Джон Голсуорси - Остров фарисеев. Путь святого. Гротески (сборник)

– А помните, – спросил его спутник, – помните ваши словесные бои с Бусгейтом и Хэлидомом по воскресеньям вечером у меня в комнате? Кстати, как поживает старина Хэлидом?

– Женился, – сказал Шелтон.

Крокер вздохнул.

– А вы? – спросил он.

– Нет еще, – угрюмо ответил Шелтон. – Я… помолвлен.

Крокер взял его за руку повыше локтя и, крепко сжав ее, что-то буркнул. Для Шелтона это было самым приятным из всех полученных им поздравлений: в нем чувствовалась зависть.

– Я хотел бы жениться, пока я еще здесь, на родине, – сказал чиновник из Индии после долгого молчания. Он полулежал на траве, слегка склонив голову набок и широко раскинув ноги; руки его были глубоко засунуты в карманы, по лицу блуждала рассеянная улыбка.

Солнце скрылось за скалистой вершиной одного из холмов, но от земли продолжало подниматься тепло, и воздух был напоен пряным ароматом шиповника, который стоял весь в цвету у ближайшего коттеджа. Время от времени на сходившихся здесь дорожках появлялись местные жители: они не торопясь проходили мимо, поглядывая на незнакомых людей и обсуждая свежие новости, и исчезали в домиках, разбросанных по склону холма. Где-то вдали часы пробили семь, и майский жук, гудя, закружил под тенистой липой. Все дышало сладкой дремой и покоем. Мягкий воздух, медлительные голоса, тени и шорохи, запах дыма от только что зажженных очагов – все говорило о безмятежной жизни и домашнем тепле. Мир, что лежал за пределами этой долины, отодвинулся куда-то далеко-далеко. Этот укромный уголок был так типичен для островной страны – тут люди тихо появлялись на свет, мужали и без шума сходили в могилу; тут, как подсолнухи на солнце, расцветало довольство.

Шелтон взглянул на Крокера: шляпа у него съехала на затылок, он клевал носом. Близ такой же деревни находилась, должно быть, усадьба, где родился этот Крокер; со временем он поселится в одном из тысячи подобных домов, и ни чума, ни борьба с голодом не оставят на нем и следа; ничто не затронет ни его миропонимания, ни предрассудков, ни принципов; он ни в чем не изменится от общения с народом чужой страны, от знакомства с другими условиями жизни, неведомыми дотоле чувствами и странными для него суждениями!

Майский жук с шумом ударился о плечо Шелтона и, гудя, полетел дальше. Крокер очнулся и, повернувшись к Шелтону, приветливо спросил, подтолкнув его в бок:

– О чем это вы задумались, Грач?

Шелтон продолжал путешествие вместе со своим товарищем по университету; в среду вечером, через четыре дня после их встречи, они подошли к деревне Дауденхем. Весь день они шагали среди пастбищ, по дороге, окаймленной густыми зелеными изгородями и высокими тенистыми вязами. Раза два, нарушая однообразие пути, они сворачивали на тропинку, идущую вдоль канала, который лениво дремал в зеленых берегах, задыхаясь от водяных лилий и глянцевитых листьев кувшинок. Природа, настроенная в этот день скептически, набросила плотный серый покров на мягкие краски пышного ландшафта. С самого утра и до наступления темноты далекое небо оставалось все таким же свинцовым; холодный ветер ерошил верхушки живых изгородей, и вязы в ознобе покачивали ветвями. Коровы – пестрые, пятнистые, рыжие, белые – щипали траву с видом глубокого недовольства своей судьбой. На лугу, сбегавшем к каналу, Шелтон заметил пять сорок, и часов в пять начался дождь – упорный, холодно глумящийся над путниками дождь; впрочем, Крокер, взглянув на небо, заявил, что он мигом пройдет. Но дождь не прошел мигом, и приятели вскоре вымокли до нитки. Шелтон устал, и его раздражало, что Крокер, который тоже устал, с каждой минутой становился все веселее и оживленнее. Мысли Шелтона то и дело возвращались к Феррану. «Эта наша прогулка, – думал он, – должно быть, похожа на его скитания – идешь все вперед и вперед, несмотря на смертельную усталость, пока какой-нибудь добрый человек не накормит ужином и не приютит на ночь». И он угрюмо продолжал шлепать по грязи, поглядывая время от времени на раздражающе бодрого Крокера, который стер ногу и теперь сильно хромал. Внезапно Шелтону пришло в голову, что жизнь для трех четвертей населения земного шара состоит в каждодневном труде до полного изнеможения, и у людей этих нет выбора, ибо стоит им по какой-то не зависящей от них причине выбиться из колеи и перестать работать до полного изнеможения, как они вынуждены будут просить милостыню или голодать.

– А мы, кто даже и понятия не имеет, что значит «изнеможение», называем их «лентяями и бездельниками», – вдруг произнес вслух Шелтон.