Ганс Андерсен - Сказки из архивов города Оденсе

– Работают, дружище, работают, – сказала собака, – деньги добывают. Без этого никак, ни поесть, ни попить, ни на горшок сходить…

– А эти тоже работают? – солдат показал на человека, сидевшего на обочине дороги с кусочком бересты и царапавшим что-то на нём острой палочкой.

– А то как же! Каждый по-своему, эти вот с помощью Волшебной Бересты питаются, – собака заглянула через плечо и почитала, шевеля губами, что писал человек, – О! Так это ж про тебя!

Солдат тоже заглянул через плечо и увидел, что человек написал: «Экстрановость! 3 минуты назад. Злой солдат с ротой приспешников явился с огромным мешком и хочет всех обобрать, прикарманив себе наши деньги. «Хватит!» – с такими лозунгами вышли жители на манифестации. Все читатели Бересты также высказались против».

В этот момент откуда-то сверху донеслись возмущённые голоса. Солдат посмотрел наверх и увидел, что все люди, у кого была в руках такая же береста, читали новость и возмущались. Солдат даже покраснел от несправедливости:

– Ничего себе! Это же неправда! Какая рота приспешников? Что за бред?

– Ну, ладно, ладно, что ты пыхтишь. Сейчас всё поправим, – сказала собака и что-то шепнула на ухо человеку с берестой.

Солдат снова заглянул через плечо и увидел, как человек писал на бересте: «Экстрановость! 1 минуту назад. Из информированных источников стало известно, что солдат добрый и пришёл один, чтобы принести нам деньги. Все читатели Бересты высказались за».

– Час от часу не легче. Хорошо, что хоть я «добрый» оказался, – сказал солдат, – но всё равно враньё.

– Не бери в голову, правда – не правда, какая разница? Они ж не за правду пишут, они же работают так, я же тебе поясняю. Ладно, пошли, а то застряли тут с этой писаниной, – собака тронулась наверх, – я тебе в общих чертах опишу, что тут где, чтоб ты не тормозил на каждом повороте.

И собака начала рассказывать, часто прерывая свою речь бульдожьим пыхтением, а солдат всё слушал, да крутил головой по сторонам.

– Строение холма стандартное, – по-учёному начала собака, – снизу вверх; наверх ведёт узкая тропа, вниз – широкая. Основная масса народонаселения стремится попасть наверх – так было всегда и есть сейчас. Это дело вкуса, потому что дерьма везде хватает. Хотя и резон в этом тоже есть. Чёткой границы между подножием холма и его вершиной нет – всё плавно перетекает друг в друга, потому что склоны поросли травой. По естественным законам гравитации вверх по холму забраться сложнее, чем опуститься вниз. Но это преимущество только для тебя, потому что обратно пойдёшь гружёный медью. Остальные вниз спускаются или по глупости или по принуждению, хотя бывают и редкие исключения. Холм имеет конусообразную форму, поэтому наверху народу меньше, чем внизу. Кстати, аккуратней за следующим поворотом, потому что там у нас оберштурмбанфюрер доктор Ф. собственной персоной!

Солдат увидел за поворотом холма человека в белом халате, на спине которого было вышито изображение ликторского пучка со вставленным в него медицинским скальпелем. В руке доктор Ф. держал такой же скальпель, и, размахивая им, бегал по холму за пациентами, крича «Ну, гады, кто следующий на операцию?!». Пациенты, в основном пожилые женщины, с визгом разбегались.

Боясь попасть под скальпель, собака и солдат быстро проскочили это место.

– А почему они этого обер-шмобер-как-его-там не урезонят? Потому что слабые женщины?

– Да нет, им просто всё равно. Ну, то есть, когда конкретно за ней бежит – ей не нравится, визжит как резанная, а вот когда он за другими бегает, то вроде уже и не страшно. Смешно даже. Вот и получается, что не получается урезонить. Всем всё равно, когда не тебя касается, главное ведь, чтоб твой зад был под тёплым одеялом. Так что пусть бегает, может пациенты поумнеют… если выживут. Доктор Ф. – частность. Пока они не научатся доверять друг другу, за ними будут бегать со скальпелями и дубинками. Всё просто, как в сказке, правда?

Пройдя ещё несколько поворотов, солдат попросил привала. Они с собакой уселись под раскидистое дерево, росшее у дороги. Место оказалось очень удачным: невдалеке располагался оркестр, давали что-то из эпохи барокко.

– Я вот чему удивляюсь, – прошипела собака громким шёпотом, чтобы не мешать музыке, – как это люди, которые пишут, играют и танцуют такую музыку, могут ненавидеть окружающих, ругаться матом, бить коллег по голове скрипкой и плевать друг в друга кислотой? Они же несут, так сказать, в массы доброе и вечное, как это сочетается? Мне кажется, что все они должны быть как добрые феи, в них искусство должно изничтожать всё плохое… Или вот учёные. Почему в храме мысли так много серости и убожества?