Софи Кинселла: Минни шопоголик

– Сходи с Минни к Колодцу Желаний, – предлагает мама. – А я постою в очереди.

Пристраиваю своих пони в коляске рядом с мамиными пакетами и веду Минни к Колодцу Желаний. Он окружен искусственными серебристыми березками, на ветвях сидят феи, и если бы не истошный детский визг, то все это смотрелось бы волшебно.

Открытки, на которых можно написать желание, лежат на фальшивом пеньке. Беру одну открытку и вручаю Минни фломастер.

Боже, я помню, как писала письма Санта-Клаусу в детстве. Они получались длинными и прочувствованными, с рисунками и картинками, вырезанными из каталогов, – на случай, если Санта придет в замешательство.

Две девочки лет десяти опускают свои открытки, хихикая и перешептываясь, и меня охватывает ностальгия. Я обязана участвовать в этом!

«Дорогой Санта-Клаус , – быстро пишу я на открытке. – Это снова Бекки». Останавливаюсь, ненадолго задумываюсь, а затем торопливо корябаю.

У меня всего три желания. Я же не какая-нибудь жадина.

Минни честно покрывает каракулями всю открытку, ее руки и нос уже испачканы фломастером.

– Не сомневаюсь, Санта-Клаус поймет, чего ты хочешь, – нежно говорю я, забирая у нее фломастер. – Давай опустим наши открытки.

Одну за другой я роняю их в колодец. Сверху, кружась, падают маленькие снежинки, из динамика льется мелодия «Зимней страны чудес», и я вдруг чувствую себя так по-рождественски. Не могу удержаться, закрываю глаза, сжимаю ручонку Минни и желаю, чтобы все исполнилось. Никогда не знаешь…

– Бекки? – Низкий голос врывается в мои мысли, и я открываю глаза. Перед нами стоит Люк. Темные волосы и синий пиджак припорошены искусственным снегом, во взгляде удивление. Я слишком поздно понимаю, что, зажмурившись, страстно шептала: «Пожалуйста… пожалуйста…»

– Ой! Привет. Я просто…

– Разговаривала с Санта-Клаусом?

– Не смеши меня. – Я слегка нервничаю, но быстро обретаю чувство собственного достоинства. – Кстати говоря, где ты был?

Люк, не отвечая, идет прочь. Оборачивается, манит меня.

– Оставь Минни на минутку с бабушкой. Я хочу тебе кое-что показать.

Я замужем за Люком вот уже три с половиной года, но до сих пор не всегда понимаю, как устроены у него мозги. Мы идем с ним рядом, его губы крепко сжаты, и я почти впадаю в панику. Что все это значит?

– Вот. – Он останавливается в безлюдном углу торгового центра и достает свой «блек-берри».

На экране эсэмэска от его юриста Тони. Одно-единственное слово: «Улажено».

– Улажено? – Какую-то долю секунды я не врубаюсь, а затем до меня доходит.

– Нет! Это «Аркодас»? Это с ними все улажено?

– Ага. – У Люка на губах играет легкая улыбка.

– Но ты никогда не говорил… Я и понятия не имела…

– Не хотел тебя понапрасну обнадеживать. Мы вели переговоры три недели. Для нас это не столь… но это хорошо. Все будет замечательно. Дело в шляпе.

Меня начинает трясти. Все в прошлом. Дело «Аркодаса» висело над нами так долго, что мы с ними будто сроднились. (Далеко не в приятном смысле слова. Ничего себе родственница – злобная старая тетка-ведьма с бородавками на носу, отвратительно кудахтающая.)

Вот уже два года, как Люк вступил в битву с «Аркодасом». Я говорю «битву», но это не значит, что он забрасывал их зажигательными бомбами. Он просто отказался работать на них из принципа: не хотел представлять подонков, дурно обращавшихся с его персоналом. У Люка пиар-компания «Брендон Комьюникейшнс», и большинство служащих работают у него долгие годы. Когда он увидел, как «Аркодас» ведет себя с ними, то жутко рассердился.

Он прекратил вести их дела, и они подали на него в суд за нарушение договора. Еще одно доказательство того, насколько ужасны эти типы. И тогда Люк немедленно подал в суд на них — за неуплату за оказанные услуги.

Я – то думала, что судья с первого взгляда поймет, кто тут хороший парень. Он ведь не слепой! Но вместо этого судья устраивал идиотские слушания и постоянно откладывал разбирательство, дело все затягивалось и затягивалось. Юристы, судьи, так называемые «примирители» и вообще правовая система сильно упали в моих глазах. И я бы высказала им все это в лицо, если бы только мне дали слово.

Я буквально умирала от желания выступить свидетельницей. Даже держала наготове костюм и все необходимое. (Темно-синяя юбка-карандаш, белая блузка с оборкой, строгие туфли-лодочки.) А еще написала блистательную речь, которую до сих пор помню наизусть. Начинается она так: «Дамы и господа присяжные, я прошу вас заглянуть в ваши сердца. А затем посмотреть на двух мужчин перед вами. Один – благородный, честный герой, ставящий благосостояние своего персонала выше денег… (Тут я указала бы на Люка.) А второй (указательный палец направлен на обманщика Уилера из «Аркодаса») – гнусный сексист, третирующий всех и вся. В нем столько же порядочности, сколько умения одеваться». Тут бы все расшумелись и разволновались, а судье пришлось бы стучать молотком и кричать: «Соблюдайте порядок!» А я бы пристально и вдумчиво посмотрела на присяжных, как в романах Джона Гришэма, чтобы понять, кто из них на нашей стороне.