Джеймс Кервуд - Рассказы

Но Брэм вовсе даже и не собирался вступать с ним в единоборство. Это должны были сделать его волки. Возможно, что Филипп больше уже не увидит Брэма никогда. Он услышит только издали его смех или крики на волков, как когда-то слышали их капрал Ли и другой человек – его спутник.

Брэм никогда уже не возвратится для отмщения, раз он способен анализировать положение. Выстрелив в этого человека, Филипп слишком ясно открыл перед ним, кто он такой и каковы его цели. И, спасая свою шкуру, Брэм был бы дураком, если бы тотчас же не отделался от своего неожиданного опасного врага.

А затем Филипп вдруг увидел его снова, опять таким же, каким видел его и в первый раз при бледном мерцании звезд. И его поразило, что Брэм был совершенно безоружен. Едва он это сообразил, как его быстро окрылили надежды. Он стал искать вокруг себя дерево повыше. С дерева же он всегда сумел бы отразить нападение волков и перестрелять их всех по одному. С ним были ружье и револьвер и было достаточное количество снарядов. Все преимущества могли бы быть на его стороне. Но если только у Брэма имеется ружье, а он будет сидеть на дереве, то…

Он надел на себя лежавший у костра полушубок, наполнил себе карманы патронами и стал разыскивать подходящее дерево. Оно оказалось в ста ярдах от места его стоянки. Это была корявая, приземистая сосна, дюймов шести в диаметре, росшая на открытой полянке. Он знал, что эта полянка может посодействовать ему в нанесении поражения волкам. С другой стороны, если при Брэме окажется вдруг ружье, то игра Филиппа будет проиграна. Сидя на дереве и четко вырисовываясь на светлом фоне ярко освещенного звездного неба, он будет представлять собою для Брэма превосходную цель. Брэм пристрелит его, не целясь. Но для Филиппа оставался только один выход, и он должен был его использовать.

Час спустя Филипп поглядел на часы. Было около полуночи. К этому времени его первое напряжение дошло до крайней точки. Из глубины Баррена до него не доносилось ни малейшего звука, все молчало и среди низкорослых деревьев, так что он ниоткуда не мог ожидать успокоения своим нервам и ободрения. Он ожидал, что вот-вот, каждую минуту, к нему может вернуться Брэм, со своими волками, что он не услышит шагов этого человека и прыжков его животных до той самой поры, пока они не будут совсем уже близко от него. Два раза над его головой пролетела громадная сова. В третий раз она бросилась на пробежавшего через кустарник зайца, и Филиппу казалось, что это приходит ему конец. Маленькие белые лисицы, любопытные, как дети, ужасали его. Сколько раз, благодаря им, он вздрагивал от страха, а два раза даже должен был взлезть от них на дерево!

Затем наступила реакция, его нервы стали приходить в порядок, и пульс уже не стучал так, как до этого. Филипп стал задавать себе вопрос, действительно ли для него миновала опасность, в которой он был так уверен всего только один час тому назад. Возможно ли, чтобы Брэм испугался его выстрелов? Он не верил этому. Менее всего он мог считать трусом этого человека, который показался ему при свете звезд таким гигантом. И он быстро представил себе лицо Брэма. Теперь, после почти невыносимого напряжения всей нервной системы, стояло у него перед глазами нечто, чего он не мог себе объяснить и что так ясно выражалось на лице у Брэма. В нем было выражение чего-то до безумия дикого и в то же время чего-то страдальческого, как у человека без всякой надежды. В этот момент, когда чувство самосохранения заставляло Филиппа прислушиваться к малейшему звуку, он более уже не испытывал в себе того возбуждения, которое захватывает всегда человека, охотящегося на человека. Он не мог бы объяснить такую резкую в себе перемену, такую быструю реакцию в своих мыслях и чувствах, какая произошла в нем, дав место неожиданно появившейся в нем симпатии к Брэму.

Он ожидал и все менее и менее стал испытывать страх перед волками. С особенной ясностью он стал теперь, когда миновало время, представлять себе Брэма: его угрюмый взгляд, загнанный вид даже тогда, когда он сам гнал своих волков, его абсолютное одиночество, когда он вдруг остановился, чтобы прислушаться к вою и крикам своих единственных друзей – зубастых животных. Несмотря на его ужасные крики, которые он посылал волкам, и на дикость его смеха, раздавшегося среди белой ночи после выстрелов Филиппа, Брэм все-таки не показался ему сумасшедшим. Филипп слышал о людях, которые сошли с ума от одиночества. Он даже знал одного – Пеллетье, жившего на самом краю света за Полярным кругом. Он наизусть выучил дневник, написанный этим Пеллетье на двери его хижины. Вот то действительно было сумасшествие! Смерть пришла к Пеллетье как желанный друг. На него же походил и Брэм, целые годы проводивший без всякого общения с людьми, – и все-таки…