Джеймс Кервуд - Рассказы

Затем до них долетел уже и звук, и с радостными повизгиваниями Казан бросился по его направлению, ведя с собою и Серую волчицу. Запах в ноздрях у Серой волчицы становился все сильнее и сильнее, а немного спустя его почуял уже и Казан. Это не было запахом кролика или куропатки. Это была какая-то крупная дичь. Они стали к ней осторожно приближаться, все время держась против ветра. Болото становилось все менее и менее проходимым от ставших почти сплошными зарослей, и вдруг всего только в ста ярдах от них раздалось громыхание ударявшихся друг о друга рогов. Еще десять секунд – и они стали подкрадываться уже в совершенном затишье от ветра. Потом Казан вдруг остановился и лег на живот. Серая волчица крепко прижалась к нему и подняла свои слепые глаза на то, чего не могла видеть, а только обоняла.

В пятидесяти ярдах от них стояло несколько лосей, нашедших себе убежище именно в этих зарослях. Они объели уже все это пространство на целый акр в окружности: все кустарники и деревья были обгрызаны до высоты их роста и весь снег был утоптан под их ногами. Всего было шесть лосей, два из них были самцы, которые дрались между собою, а три коровы и теленок стояли в стороне и следили за исходом дуэли. Весь снег был залит кровью бойцов, и ее-то именно запах и почуяли издали Серая волчица и Казан. Казан задыхался от голода. Серая волчица издавала ворчание и лизала себе губы.

К этому времени острота боя между двумя самцами достигла своего высшего напряжения, и Казан и Серая волчица вдруг услышали такой резкий треск, какой издает палка, когда на нее наступить и переломить пополам. Это было в феврале, когда двухкопытные животные уже начинают менять свои рога, и в особенности старые самцы, у которых раньше, чем у других, начинают сваливаться их ветвистые рога. Это предоставило молодому бойцу победу. У старого самца вдруг отлетел со страшным треском его громадный, ветвистый рог, отделившись прямо от лунки на самом его черепе. В один момент его оставили вся его надежда и храбрость, и он стал отступать ярд за ярдом, в то время как молодой самец, ни на минуту не переставая, продолжал колотить его по шее и по плечам, пока наконец кровь не хлынула из старика ручьями. Отделавшись наконец от своего врага, старик вырвался на свободу и помчался к лесу.

Молодой самец уже больше не преследовал его. Он поднял голову и некоторое время простоял, тяжело дыша и раздувая ноздри, и смотрел, как убегал от него его побежденный враг. Затем он повернулся к нему спиной и побрел к все еще неподвижно ожидавшим его коровам и теленку.

Казан и Серая волчица дрожали. Серая волчица вдруг резко повернула назад от лосиного стойла, и Казан последовал за ней. Их больше уже не интересовали ни коровы, ни теленок. Они видели, как от этого стойла убегала в лес их добыча, которая потерпела поражение и теперь истекала кровью. Каждый инстинкт, присущий всей волчьей стае, проснулся в Серой волчице, а в Казане заработало его безумное желание поскорее отведать крови, которую он обонял. Поэтому они тотчас же и бросились вслед за старым самцом по его кровавому следу. Казан бежал, как стрела, в увлечении совершенно позабыв о Серой волчице. Но она более уже не нуждалась в его руководительстве. Держа нос у самого следа, она теперь бежала так, как когда-то бегала, когда была еще зрячей. Они настигли старого самца в полумиле расстояния от места боя. Потерпевший поражение в открытом бою с противником из своей же собственной породы и атакованный еще более злейшими врагами, старый лось постарался отступать. Но когда он стал пятиться от них задом, то оказалось, что на каждом шагу ему приходилось теперь припадать: на его левой ноге Серая волчица уже успела перегрызть сухожилие.

Не будучи в состоянии видеть, Серая волчица старалась представить себе все то, что происходило. В ней вновь заговорили инстинкты ее расы – вся ее волчья стратегия. Два раза отброшенный в сторону уцелевшим рогом лося, Казан понял теперь, что значила открытая атака. Поэтому Серая волчица стала описывать вокруг лося медленные круги, держась от него на пространстве около двадцати ярдов. Казан не отставал от нее ни на шаг.

Они описали такой круг раз, другой, затем целые двадцать раз и все время, с каждым таким кругом заставляли несчастного, раненого, истекавшего кровью лося держаться к ним передом и вертеться вокруг самого себя, от чего его дыхание становилось все тяжелее и голова стала опускаться все ниже и ниже. Наступил полдень, и во вторую часть дня мороз сделался еще лютее. Двадцать кругов превратились в сто, в двести и более. Под ногами у Серой волчицы и у Казана снег утоптался так, точно был на торной дороге. А там, где вокруг себя вертелся на копытах лось, снег уже потерял свою белизну и был теперь сплошь красным от крови. Затем настал наконец момент, когда, утомившись от этих упорных, настойчивых, доводящих до смерти кругов Серой волчицы и Казана, старый лось уже не смог более повернуться вокруг самого себя, не смог затем и во второй раз, и в третий, и в четвертый, – и тогда Серая волчица, казалось, поняла, что пришла уже пора. Вместе с Казаном она сошла с утоптанной тропинки, они оба легли потом на животы под карликовую сосну и стали поджидать. Несколько минут лось простоял без движения, и его зад с перегрызенными поджилками стал опускаться все ниже и ниже. А затем, глубоко вздохнув и с кровавой пеной у рта, он наконец повалился на снег. Еще долгое время Казан и Серая волчица держались от него в стороне, и когда вернулись наконец опять на протоптанную круговую тропинку, то тяжелая голова лося уже лежала, вытянувшись на снегу. Опять они принялись описывать круги, но теперь эти круги все сокращались и сокращались, пока наконец всего только девять или десять футов не стали отделять их от добычи. Лось попытался было подняться, но не смог. Серая волчица услышала это его усилие. Она услыхала также, как он вдруг повалился назад, и молча и быстрым движением прыгнула на него сзади. Ее острые клыки вонзились ему в ноздри, а Казан с инстинктом ездовой собаки тотчас же ухватил его за горло.