Наринэ Абгарян - Всё о Манюне (сборник)

Но на грохот прибежала мама и устроила ему грандиозный скандал. Мама вообще умеет устраивать скандалы из ничего. Чуть что не так сделал – полочку в ванной, например, обрушил, или последнюю связку ключей в канализационном люке утопил, или в ливневый дождь под водопроводной трубой до мокрых трусов скакал– и нате вам, получите и распишитесь – скандал. Прямо не мама, а «подзатыльников начальник и скандалов командир»!

– Ты соображаешь что творишь? – накинулась она на папу. – У тебя четверо детей, а ты разные сальто-мортале крутишь?!

Папа, вопреки законам гор, ушами не задымился. Более того, повел себя неожиданно тихо – виновато сопел и ковырялся в стопке измятых книг. Мы сначала даже растерялись от такой папиной покладистости. А потом принялись с жаром объяснять маме, что это не его была идея – посчитать птенцов, а совсем наоборот. Но наше объяснение раззадорило маму еще больше.

– Какой пример ты детям подаешь? – перешла на ультразвук она. – А если завтра они решат повторить твой подвиг? Что делать будешь? Я тебя спрашиваю, Ян Амос Коменский [32]!

– Мам, ну мы же не совсем глупые, чтобы такое вытворять! – встряла Каринка. – Мы без страховки в гнездо не полезем.

– Без какой страховки?

– Ну, веревкой обвяжемся. Или еще чем.

Мама ахнула и свирепо уставилась на папу.

Папа попеременно потирал то лоб, то плечо. Молчал как партизан. Да и что тут скажешь, когда наворотил столько делов?

– Вроде взрослый, серьезный человек! Врач! А туда же! – вздохнула мама.

– Куда это туда же? – мигом откликнулись мы.

– Сами знаете куда! Стойте, где стоите, пока я осколки собираю. Не хватало только, чтобы вы порезались.

Какое-то время, затаив дыхание, мы наблюдали, как она подметает пол. Папа, поджав ноги, сидел боком в кресле и шелестел смятыми страницами. При этом делал такое лицо, будто ищет жизненно важную информацию. Будто весь этот красивый полет был не случайным стечением обстоятельств, а хитро продуманным ходом. Чтобы ввинтиться головой именно в ту часть книжной стопки, где эта жизненно важная информация коварным образом от него скрывалась.

Мама намела два совка хрустальных осколков, демонстративно ходила мимо, скорбно вздыхала.

– Ты эту вазу не очень и любила! – пробубнил папа.

– Ты бы лучше извинился, а не искал оправданий своему дурацкому поступку! – встала руки в боки мама.

– Женщина, можно подумать, я специально это сделал!

– Думаешь, это как-то оправдывает тебя?

– У-у-у, носовой волос [33].

– От носового волоса слышу!

– Тетьнадь, – Манька опасливо ступила на паркетный пол, – можно уже тут ходить, да?

– Можно.

– Я чего думаю. Помните, мой папа тоже падал? Ну, когда дверцу кухонного шкафчика чинил. Оторвал шкафчик и всю посуду переколотил.

– Разве такое забудешь? – покачала головой мама.

– Да вообще не забудешь! Так вот. Думаю, Дядьюра заразился у него безалаберностью. И теперь они оба безалаберные.

– Спасибо, деточка, ты умеешь утешить, как никто другой, – отозвался папа.

– Пожалуйста! – зарделась Манька.

– Пойдем, лед ко лбу приложим, – вздохнула мама и повела мужа на кухню – обрабатывать боевые ссадины.

Пока она обмазывала ссадины йодом, папа демонстративно выделывался и строил страдальческие гримасы. Мы подглядывали за ним из-за двери и тихонечко хихикали. Так, чтобы не раздражать своим хихиканьем маму.

– Ну и сколько птенчиков ты насчитал? – язвительно поинтересовалась мама, когда папа пошел любоваться в зеркале сокрушительной лиловой шишкой над левой бровью.

– Предположительно четыре, – буркнул он.

– А предположительно – это как? – полюбопытствовала я.

– Приблизительно.

Вот так мы и узнали, что в ласточкином гнезде предположительно четыре птенца. Ценой одной выбитой оконной рамы, почившей в бозе хрустальной вазы, вмятины на паркете и большой шишки на папином лбу.

– Даже Трою меньшими потерями брали, – развел руками дядя Миша, когда заехал забирать Маньку домой.

– Чья бы корова мычала! – огрызнулся папа.

– Оба хороши! – сверкнула глазом мама. И было в ее взгляде такое, что мужчины мигом стушевались и спорить дальше, чья бы корова мычала, не стали. И так было ясно, что одной коровой тут не обойтись!

На следующий день папа стал героем утренней летучки. Коллеги долго пытали его – хотели узнать, как он умудрился заработать себе такен– ное великолепие на лоб. Папа прикрывал шишку рукой и уводил разговор в сторону больничных проблем. Признаваться, что полез в ласточкино гнездо считать птенчиков, не стал. Поскромничал.