Наринэ Абгарян - Всё о Манюне (сборник)

Потом мы полетели на самолете, и стюардесса с подведенными глазами разносила на подносе мятные леденцы в желтой обертке с голубеньким самолетом на боку. Всем она дала по одной конфетке, а нам, покосившись на Ба, – по три. Ба мигом растаяла лицом и даже позволила себе некое подобие одобрительной улыбки. А мы весь полет забавлялись тем, что ели конфеты, а потом нас рвало в целлофановые пакеты, которые в большом количестве принесла стюардесса.

– Ну зачем вы их едите, – ругалась Ба.

– Нас и так рвет, с конфетами хотя бы вкуснее, – стонали мы.

– Если смыть с тебя всю косметику, глядишь, под ней и обнаружится миловидное личико, – поблагодарила Ба на прощание стюардессу, когда покидала салон самолета.

– Простите? – не поняла стюардесса.

– Прощаю, – отрезала Ба.

Адлер нам очень понравился. Пока мы ехали из аэропорта, и Ба ругалась с водителем такси, что он плохо водит (тормоза-то помнишь где находятся или рукой показать?) и много денег берет за проезд (я смотрю, счетчик тикает очень резво, небось подкрутил там какую гаечку), мы вертели головами и любовались городом.

– Ух ты, как много людей, – вздыхала Манька, – в стотыщ раз больше, чем в Берде.

– В стотыщмильонов раз, – важно говорила Каринка.

– В стотыщмиллиардов, – не уступала я.

– А мы лясипед не взяли, – вспомнила Гаянэ и горько расплакалась.

Дом, в котором мы сняли две комнаты, принадлежал грузинской родне моей преподавательницы по игре на фортепиано Инессы Павловны.

– Гоги – мой двоюродный брат. Очень честный и порядочный человек, а жена его вообще прелесть, – уверяла нас Инесса Павловна, – так что не волнуйтесь, вам у них будет очень комфортно.

Гоги оказался мужчиной гигантского роста и могучего телосложения. На лице у него красовались лихо подкрученные кверху пышные усы, от глаз к вискам разбегались тоненькие лучики морщин.

– Гамарджоба, – пожал он мужчинам руки, – как доехали?

– Лучше бы не ехали, так доехали, – любезно отозвалась Ба и прошла сквозь опешившего хозяина в дом. – Где тут наши комнаты?

– Теща? – скорбным шепотом спросил папу Гоги.

– Нет, – замотал головой папа и кивнул в сторону дяди Миши, – это его мама.

– Пойдем, покажу ваши комнаты. – Гоги отобрал у дяди Миши чемодан, взял его под локоток и повел в дом.

Все две недели он относился к дяде Мише как к тяжело больному человеку – всячески за ним ухаживал, подсовывал самые вкусные куски еды, норовил открыть перед ним дверь и называл за глаза «этот несчастный человек».

Комнат было две, одна большая, другая поменьше. В большой стояли три кровати, раскладной диван и большой шкаф, а в маленькой две кровати, трюмо и кушетка. После недолгого совещания взрослые решили, что Ба с мамой и Сонечкой будут спать в маленькой комнате, а остальные девочки с папами – в большой.

Мы разложили наши вещи в шкафу, а потом жена Гоги Натэла накормила нас запеченной рыбой и напоила домашним лимонадом.

– Ах, вкусно-то как, – причмокивали мы, отпивая из стаканов кислосладкий лимонад, – никогда в жизни ничего вкуснее не пили!

Натэла заливисто смеялась, откинув голову, и подливала нам лимонад. Ее рыжие вьющиеся волосы отливали множеством золотых искорок под лучами заходящего солнца.

– Какая вы красивая, – залюбовалась Маня, – и веснушчатая!

– Это я летом такая веснушчатая, – сказала тетя Натэла, – а зимой превращаюсь в бледную моль.

– Небось врете, – не поверила Манька.

– Мария, – одернула ее Ба, – уши откручу! Разве можно так со взрослыми разговаривать?

– Я тебе потом свои зимние фотографии покажу, и ты увидишь, что я не вру, – пообещала Мане тетя Натэла.

Потом Гоги показывал нам баню, которую «уот этими уот руками сколотил», а мама осталась помогать Натэле убирать со стола.

– Очень хочу научиться делать правильный грузинский лобио, – сказала она.

Натэла тут же достала из шкафчика мешочек с фасолью и отсыпала часть в неглубокую миску.

– Завтра и приготовим.

– Замачивать не будем? – спросила мама.

Натела открыла рот, но так и не успела ответить.

– Баб, – раздался сзади голос Гаянэ, – босбодри, что я зделала.

Женщины обернулись и потеряли дар речи.

– Вайме, – первой пришла в себя Натэла, – деточка, что это у тебя с лицом?

– Горе мое, – всплеснула руками мама, – ты снова что-то засунула себе в нос?

– Гонфеды, – отрапортовала Гаянэ, – дбе штуги.

– Покажи!

Гаянэ откинула голову, и Натэла чуть не грохнулась в обморок – в каждую свою ноздрю сестра засунула по здоровенной фасолине.