Виктор Московкин - Человек хотел добра

Он появился из кухни в фартуке, с поварешкой в руках. Размахивая ею, продолжал:

— Напрасно ты так. Конечно, тебе труднее: придется ходить в вечернюю школу. Но учатся же другие. Тысячи ребят из рабочих семей учатся по вечерам. И успешно. С семью классами никак нельзя, хоть и выберешь себе специальность «с разумом», на «всю жизнь».

Последние слова он произнес с усмешкой, правда, не зло, по-доброму. Но и этого было достаточно, чтобы я покраснел до ушей. Вот всегда так: чуть забудешься — и наговоришь такого, что потом хоть сквозь землю проваливайся.

Валентин Петрович вскоре забыл, о чем говорил, а мне все еще казалось, что он усмехается втихомолку. И оттого я опять стал скучным и неразговорчивым. Чтобы они не заметили перемены, я стал с преувеличенным вниманием рассматривать чучела птиц и зверей.

Валентин Петрович подошел и тихонько положил руку на мое плечо.

— Хватит, Семен, наглядишься еще. Вот лучше обедать с нами садись… Мать у нас все по командировкам, одних оставляет без всякой жалости. Будешь пробовать суп моего собственного приготовления…

— И мою кашу, — вставила Нина.

Валентин Петрович погрозил ей пальцем.

— А кто молоко кипятил? Я. Откуда же это твоя каша?

— Пусть будет общая, — неохотно согласилась Нина. — А ты, папа, мог бы и помолчать. Третьего дня ты на лекцию ходил, а меня дома оставил. Я ж тебе ничего не говорила…

— Сдаюсь, только не вспоминай.

Видно было, что с Ниной они живут дружно. Мне было хорошо у них. Я сидел с Ниной бок о бок и оттого немного стеснялся. А Нина, как хорошая хозяйка, то и дело повторяла:

— Кушай, Сема, кушай. Ты совсем ничего не ешь!

Обед, в общем, прошел благополучно, если не считать маленького происшествия. Кто-то вдруг, царапая ноги, быстро взобрался ко мне на колени. Я так и оцепенел с ложкой у рта.

— Обжегся? — заботливо спросила Нина.

На коленях у меня сидел большой рыжий кот. Я старался его потихоньку спихнуть, но он озлился и цапнул меня за руку. Пришлось вмешаться хозяевам.

— Веник возьму! — крикнула Нина.

Кот прекрасно понял ее и моментально ускакал на кухню.

— И над чижом вот так озорничает, — кивнул в его сторону Валентин Петрович.

Домой я не шел — летел, заботливо прикрывая полой пальто клетку с чижом. Больше двух часов я пробыл, у Валентина Петровича, а пролетели они незаметно. Нина говорила, чтобы я заходил к ним чаще. Я буду заходить. Почему не заходить, если мне у них нравится и они ласково ко мне относятся. За эти часы я даже ни разу не вспомнил, что дома, наверно, сидит Николай и говорит о хорошей погоде, о том, что в жизни добиваться уважения обязательно надо, хотя это не каждому удается. И он приосанится после этих слов, так что сразу поймешь, кого он считает добившимся цели. Будь я дома, он стал бы смотреть на меня темными непонятными глазами и покачивать головой в такт своим словам. Это значит, он не верит, будто я смогу добиться у людей уважения. По его словам, я не умею разговаривать со старшими: невыносимо груб. Но ведь таким, как Николай, и не заметишь, как нагрубишь.

Я проходил темной улицей. Вот шоссе — и наш дом. Ни души кругом, тишина…

— Стой, друг! — послышался в это время голос, который заставил вздрогнуть: Пашка! Я бросился бежать, но куда там! Пашка перерезал дорогу.

— Давно тебя поджидаю, — сообщил он. — А ты и не думал, что встретимся? Мое слово — олово. Сказал, встречу, — так и будет.

Он с интересом взглянул на оттопыренную полу пальто.

— Чего прячешь? Ага, птичка! Нехорошо от друзей прятать. Покажь!

Я распахнул пальто. Но Пашка не удовлетворился этим. Он захотел ощупать клетку руками.

— Не трогай, Пашка! Это учительский чиж. Он ненадолго дал… для наблюдения. Мы птиц проходим…

— Не бреши! — остановил он меня. — Вы сейчас лягушек повторяете. Сегодня Голубин болтал, как получить скелет лягушки. В муравейник — и через два часа готовые косточки… А хорошая птичка! Чиж, говоришь, называется?

С этими словами он вырвал у меня из рук клетку. Не помня себя, я набросился на него и сразу отлетел в снег. Разве справишься с Пашкой?

— Так будет лучше, — сказал он со злобой. — Чиж мой по праву. Принесешь деньги — отдам назад. Не принесешь — прощайся с птичкой. Не видать тебе ее, как своих, ушей.

Я уже не пытался отнимать, а просил:

— Отдай, Пашка! В самом деле учительский чиж. Деньги я тебе принесу. А чижа у меня потребуют…

— Затем и брал, что он учительский. Если бы твой — не взял. Ты бы деньги и не стал отдавать, сказал: пусть чижом подавится. А тут принесешь, как миленький.