Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо

Бим сидел у куста сирени с поблеклыми уже листьями до самого вечера. Приезжали машины, из них выходили люди в белых халатах и вели кого-то под руки или просто шли следом изредка выносили из автомобиля человека на носилках, тогда Бим чуть приближался, проверял запах: нет, не он. В вечеру на собаку обратили внимание и другие люди. Кто-то принес ему кусочек колбасы – Бим не притронулся, кто-то хотел взять его за ошейник – Бим отбежал, даже тот дядька в черном халате несколько раз проходил мимо и, остановившись, смотрел на Бима сочувственно и не топал ногами. Бим сидел статуей и никому ничего не говорил. Он ждал.

В сумерках он спохватился: вдруг хозяин-то дома? И побежал торопливо, легким наметом.

По городу бежала красивая с блестящей шерстью, ухоженная собака – белая, с черным ухом. Любой добрый гражданин скажет: «Ах, какая милая охотничья собака!»

Бим поцарапался в родную дверь, но она не открылась. Тогда он лег у порожка, свернувшись калачиком. Не хотелось ни есть, ни пить – ничего не хотелось. Тоска.

На площадку вышла Степановна:

– Пришел, горемышный?

Бим вильнул хвостом только один раз («пришел»).

– Ну вот теперь и поужинай. – Она пододвинула ему миску с утренней кашей.

Бим не притронулся.

– Так и знала: накормился сам. Умница. Спи, – и закрыла за собой дверь.

В эту ночь Бим уже не выл. Но и не отходил от двери: ждать!

А утром снова забеспокоился. Искать, искать друга! В этом весь смысл жизни. И когда Степановна выпустила его, он, во-первых, сбегал к людям в белых халатах. Но на этот раз какой-то тучный человек кричал на всех и часто повторял слово «собака». В Бима бросали камнями, хотя и нарочито мимо, махали на него палками и наконец больно-пребольно стегнули длинной хворостинкой. Бим отбежал, сел, посидел малость и, видимо, решил: тут его быть не может, иначе не гнали бы так жестоко. И ушел Бим, слегка опустив голову.

По городу шел одинокий, грустный, ни за что обиженный пес.

Вышел он на кипучую улицу. Людей было видимо-невидимо, и все спешили, изредка торопливо перебрасываясь словами, текли куда-то и текли без конца. Наверняка Биму пришло в голову: «А не пройдет ли он здесь?» И без всякой логики сел в тени, на углу, неподалеку от калитки, и стал следить, не пропуская своим вниманием почти ни одного человека.

Во-первых, Бим заметил, что все люди, оказывается, пахнут автомобильным дымом, а уж через него пробиваются другие запахи разной силы.

Вот идет человек, тощий, высокий, в больших, порядком стоптанных ботинках, и несет в сетке картошку, такую же, какую приносил домой хозяин. Тощий несет картошку, а пахнет табаком. Шагает быстренько, спешит, будто кого-то догоняет. Но это только показалось – догоняют кого-то все. И все что-то ищут, как на полевых испытаниях, иначе зачем и бежать по улице, забегать в двери и выбегать и снова бежать?

– Привет, Черное Ухо! – бросил тощий на ходу.

«Здравствуй» – угрюмо ответил Бим, двинув по земле хвостом, не растрачивая сосредоточенности и вглядываясь в людей.

А вот за ним идет человек в комбинезоне, пахнет он так, как пахнет стена, когда ее лизнешь (мокрая стена). Он почти весь серо-белый. Несет длинную белую палку с бородкой на конце и тяжелую сумку.

– Ты чего тут? – спросил он у Бима, остановившись. – Уселся ждать хозяина или затерялся?

«Да, ждать», – ответил Бим, посеменив передними лапами.

– Тогда на-ка вот тебе. – Он вынул из сумки кулек, положил перед Бимом конфету и потрепал пса за черное ушко. – Ешь, ешь. (Бим не прикоснулся.) Дрессированный. Интеллигент! Из чужой тарелки есть не будет. – И пошел дальше тихо, спокойненько, не так, как все.

Кому как, а для Бима этот человек – хороший: он знает, что такое «ждать», он сказал «ждать», он понял Бима.

Толстый-претолстый, с толстой палкой в руке, в толстых черных очках на носу, несет толстую папку: все все у него толсто. Пахнет он явно бумагами, по каким Иван Иваныч шептал палочкой, и еще, кажется, теми желтыми бумажками, какие всегда кладут в карман. Он остановился около Бима и сказал:

– Фух! Ну и ну! Дошли: кобели на проспекте.

Из калитки появился дворник с метлой и стал рядом с толстым. А тот продолжал, обращаясь к дворнику, указывая пальцем на Бима:

– Видишь? На твоей небось территории?

– Факт, вижу, – и оперся на метлу, поставив ее вверх бородой.

– Видишь... Ничего ты не видишь, – сказал сердито. – Даже конфету не жрет, заелся. Как же дальше жить?! – он злился вовсю.

– А ты не живи, – сказал дворник и равнодушно добавил: – Ишь как ты исхудал, бедняга.