Геннадий Михасенко - Я дружу с Бабой-Ягой

— Ну и мата не получишь!

— И не надо!

— Балда! Ему как доброму мат ставят, а он!.. — Димка изловчился и цапнул-таки ферзя.

— Поставь! — вспылил я.

— А уберешь или нет?

— Нет!

— Ну, и вот тебе! — И Димка, вскочив на ноги, пульнул ферзя через забор на улицу.

Куры, собравшиеся возле нас в ожидании, не будет ли от нашей игры каких-нибудь съедобных отбросов, разлетелись с кудахтаньем. Федя, все время, наверное, крепившийся, прыснул наконец и разразился смехом на всю подстанцию. Гоготнул и дядя Степа, Опешивший было, я тоже разулыбался. А Димка, нервно оглядывая нас, засопел, засопел и вдруг обрушился на брата:

— А ты, Федяй, чего? Тебе-то я мат поставил!

— Я поддался.

— Поддался! Сейчас как рассыплю поленницу, узнаешь!

— Сам и соберешь.

— Или Ваську выпущу!

— Сам же пойдешь искать.

— Ага, сам!

Васька, услышав свое имя, решил, видно, что пора действовать и ему. Он улучил момент, сунулся к фанерке и поддел ее своим пятачком — бутылки со звоном посыпались в пыль.

— Ах ты, чмырина хвостатый! — всполошился Федя, схватил лежавшую у ног хворостину и дважды успел огреть поросенка, прежде чем тот, визжа на одной ноте, улепетнул. — Что ты наделал, черт лысый? Я тебе! — еще раз пригрозил он, и Васька издали понимающе хрюкнул.

Димка воскрес.

— Что, досмеялся, Федяй? Так тебе и надо! — возликовал он. — Васька за меня отомстил! Молодец, Вася! Хрю-хрю-хрю, иди сюда, я тебя почешу!

— Раз молодец — иди перемывать!

— Сам прозевал! — отрезал Димка.

— Из-за твоих шахмат.

— Давай-давай! — крикнул дядя Степа с завалинки.

Почувствовав, что огонь перепалки приближается ко мне, виновнику ссоры, я вмешался:

— Ладно, Димка! Вечером дашь мне мат!

— Ну вас!

— И не здесь, и не у нас, а в лагере «Ермак» — заявил я, сдерживая радостную дрожь в голосе, но приятно ощущая, как она все же пробивается.

— Где-где? — переспросил Федя.

— В «Ермаке»! — гордо повторил я и передал весь разговор с отцом, упомянув, конечно, и пушку и закончив главным — что нас с Димкой берут с собой. — И тебя, Федь! — добавил я. — Но мы же на неделю, а тебе завтра уже ехать.

— На неделю? — воскликнул Димка.

— А может, и больше! — поддал я.

— А-а! — залился он.

— А что ты радуешься, интересно? Тебя же еще никто не отпустил,— охладил братишку Федя.— Мамы-то нет.

— Ты отпустишь.

— А возьму и не отпущу!

— Отпустишь! — заверил весело Димка. — Ты же брат! Старший брат, умный брат, хороший брат!

— Заподлизывался?

— Это я чтобы добром, — хитро пояснил Димка. — А могу и не подлизываться. Если не пустишь — так удеру!

Димка присел, чтобы собрать шахматы, но замер без движений, ожидая окончательного ответа брага. Чувствуя это, Федя не спеша собрал в корыто все испачканные бутылки, тоже присел и лишь тогда ответил:

— Ладно, отправляйтесь!

— Ур-ра-а! — гремя фигурами, закричал Димка.

— Только быстрей, — подстегнул я. — В двенадцать часов за нами придет машина.

Захлопнув доску и зажав ее под мышкой, Димка кинулся вон со двора искать заброшенного ферзя и тотчас вернулся, зажав его в кулаке и торжествуя:

— Мы вперед тебя в лагерь попадем! И не в какую-нибудь «Зарницу», а в «Ермак»!

— Зато я — служить, а вы — так себе, цветочки нюхать!

— И мы с Семкой службу наладим! — не сдавался Димка. — За неделю знаешь как можно наслужиться!.. Э, Семк, значит, еду надо брать, если на неделю?

— Конечно!

— А тебе и на час надо еду, — заметил Федя, опять составляя ополоснутые бутылки на фанерку. — Ты ведь обжора, каждые пятнадцать минут что-нибудь да жуешь!

— А-а! — рассмеялся Димка и нырнул в дом.

— Давай-давай! — сказал дядя Степа.

Отец Лехтиных раньше был жутким пьяницей. Потом его насильно положили в больницу и долго лечили. Тягу к водке выгнали, но вместе с этой тягой ушло из него что-то человеческое — он стал как бы ненормальным. Не таким, которые на стены кидаются или бегают голыми по улице, а наоборот, — он затих намертво. Пустым — вот каким стал дядя Степа. Из электриков его перевели в сторожа, а дома он делал единственное — курил, курил так, что иногда из нетопленной печи струился дым. Для домашних он был ноль без палочки. Раньше, когда дядя Стела пил, братья ненавидели его, а сейчас просто не замечали.

Федя кончил с бутылками, достал из карманов две сетки, красную и зеленую. Красную протянул мне, и мы принялись складывать в них «пушнину». На крыльцо вылетел Димка и ликующе крикнул:

— Вот что я возьму! — Подбежал и поставил на чурбак банку с тушеной говядиной. — О-о!