Геннадий Михасенко - Я дружу с Бабой-Ягой

Филипп Андреевич рассмеялся:

— Какое совпадение! Мы сами собираемся браконьерничать, если сети не разрешат!

— На здоровье! Тогда бревна вылавливайте! Смотри, сколько их тут! И вид портят, и мешают. Вылавливайте, сплачивайте и отправляйте на целлюлозный комбинат. Это идея! Тут и девиз шикарный Haпрашивается: «Сплачивая бревна, сплачиваемся сами!» — захлебнулся восторгом фотограф.

— Девиз, конечно, шикарный, — согласился Давлет задумчиво, — но пусть под него пляшут лесозаготовители! А мы попробуем сплотиться без бревен!

— Или живицу, а?

— Ну, знаешь ли! — воскликнул Филипп Андреевич вскакивая. — Юнга Лехтин, сбегай-ка в это... м-м... на плац! Нет, мичмана Чижа ко мне! Срочно!

— Есть! Я ему отсюда просемафорю!

— Нет, ты лучше ногами просемафорь туда!

— Есть! — ответил я, поняв, что от меня хотят отделаться, и, сунув флажки за ремень, припустил.

Мичмана Чижа я нашел в центре завала — топором он сносил сучья, чтобы Егору Семеновичу было удобнее пилить. Несмотря на завал, я обратился по форме:

— Товарищ мичман, вас начальник зовет!

— Угу.

— Срочно!

— Лечу!

— А-а! — проверещал Димка и облапил меня сзади.— Тебе час осталось адъютантить!

— Знаю.

— Как там, порядок?

— Полный!

— Смотри, не обижай Филиппа Андреевича! А то будешь иметь дело лично со мной!

Мы выбрали по чурбачку и пошли обратно. Мальчик Билл, в соответствии с каким-то своим замыслом, Димкин чурбачок пристроил внизу, а мой швырнул на самый верх пирамиды. Напившись с «Крокодила» и благодарно похлопав его по боку, я поспешил в штаб. На крыше его стояли пять метровых букв из белого пенопласта — ЕРМАК — Алькина работа. Вырезанные с былинным фасоном, незаметно раскрепленные тонкой алюминиевой проволокой, буквы эти почти парили в воздухе, омолаживая старый дебаркадер. Вообще Алька успел сделать много: около десятка щитов вдоль дороги от шлагбаума к камбузу, на которых сияли юнги то с шваброй, то с штурвалом, то с ложкой в руках; загнул из фанеры трехметровое туловище Посейдона на подмостях у плаца и еще что-то и еще — трудягой и талантом оказался этот тихий мальчишка.

Мичман Чиж вроде и не обгонял меня, но когда я вернулся, он уже был в штабе — действительно, чиж. Филипп Андреевич продолжал в чем-то убеждать мичмана:

— Я понимаю, что мало времени, но надо!

— Не знаю.

— О, у меня даже припев есть:

Так и бродит Посейдон

По сей день!

Игра слов, так сказать! Но это не обязательно, пиши другие! Ну, Валера, рискнешь?

— Надо подумать, Филипп Андреич.

— Подумай.

— Разрешите идти?

— Иди. И думать начинай уже за порогом!

Мичман Чиж выпорхнул из штаба, минуя, мне показалось, трап, сразу на мостик, невесомо прошествовал по нему и стал удаляться какими-то танцевальными приступками.

Дядя Гера молча сидел у печки. На его зверковатость легла тень прирученности — разговор с Давлетом, ради которого меня отослали, вышел, похоже, не в его пользу. И очень хорошо. А то ишь — бревна сплачивать!

— Ну, айда! — сказал Филипп Андреевич. — Вот-вот подъем мачты! Сейчас как вдарю большой сбор! Народ как хлынет на плац! Люблю этот момент! — С палубы он прислушался к рабочему гомону на берегу и удовлетворенно дернул губами. — Трудятся, как пчелки!.. А ведь не все трудятся! Смотри! — Он приставил ко рту ладони рупором и грозно затрубил: — А ну, сачки-и!.. — И тотчас там и тут в кустах сорвались испуганные воскликй, там и тут кусты дернулись и зашуршали. — Держи их! — подстегнул Давлет и, убрав ладони, коротко хохотнул. — Видишь — тут собрались все доблести и пороки мира, а ты — писать не о чем! Прокисшие у тебя мозги и волосатое сердце, товарищ фотокор! — И, победоносно глянув снизу на дядю Геру, Филипп Андреевич щелкнул по носу его аппарат и проворно сбежал по отбившему чечетку трапу.

Я — за ним.

Мы свернули направо, к шлюпкам, и в одной из них заметили голову с забинтованной шеей. Это был юнга Швов. Сидя на одной банке и опершись ногами в другую, он палочкой задумчиво мутил воду под собой. Ни крика Давлета с дебаркадера, ни нашего приближения он не расслышал — он отсутствовал в этом мире.

— Швов, ты почему здесь? — спросил Филипп Андреевич. — Тебе что, волны пасти поручили?

— Нет.

— А что тебе поручили?

— Бетонировать.

— Что?

— Крюки для турника.

— А ты почему не бетонируешь? — Швов молчал, отвернувшись. — Тебе трудно?.. Или больно?.. Ты почему не работаешь? — созревшим криком оглушил нас Давлет, и лицо его, сразу потеряв обычную подвижность и летучую игру черт, налилось твердостью и нездоровой синью, еще чуть-чуть — и оно, кажется, необратимо закаменеет, но гнев, словно зная свою меру, быстро пошел на убыль. — Все заняты, все копошатся, так почему же один ты ждешь криков и понуканий?.. Кстати, как тебя дразнят? Знаю, что нехорошо, но как?.. Не стесняйся, тут все свои, По-матерному, что-ли?