Илга Понорницкая - Открытые окна

Но мама сказала вежливо:

— Спасибо, мы уже отдохнули.

Папа кашлянул, точно ему было неловко.

Я поглядела на него и на Костю.

Они сидели рядом, похожие друг на друга.

Оба кудрявые и в очках.

Но так они всегда похожи.

А сейчас они долго носили воду. Заполнили не только зелёный бак на кухне, но и котёл в бане, и бочку во дворе. И видно было, что оба ещё не устали. И если бы у хозяйки были другие баки, и бочки, и котлы, они бы заполнили их тоже.

Поработав, они умылись во дворе, поливая друг другу из ковшика, а вытираться не захотели. Футболки они надели на мокрые тела, а очки — на мокрые лица. Было заметно, что и папе, и Косте приятно оттого, что у них на лицах капельки.

Папа сказал нашей хозяйке, будто маленькой:

— Мы бы остались у вас на выходные, да я ведь и в субботу работаю. Мне завтра на работу.

Мама посмотрела на него, как будто он говорит что-то не то.

Папа увидел, что мама недовольна — и захотел сменить тему разговора. Он повернулся к Косте:

— Слушай-ка, сын… А мальчик, который в космонавты собирался… Вы встретились?

И это тоже получилось невпопад. Потому что мама ответила за Костю:

— Я же в машине рассказывала тебе про космонавтов!

Потом поглядела на меня пристально и добавила:

— И про звездочётов тоже.

Я поёжилась. Что сейчас будет? Наверно, папа скажет: «Я не хочу разговаривать с девочкой, которая обманывает маму».

Но папе-то хотелось разговаривать! Наверное, он сильно соскучился по нам.

Он улыбнулся мне виновато: хотел бы, мол, поболтать, но мама рассердится… И снова к Косте повернулся:

— Твои друзья, вижу, в городе со щенками бегают…

Костя нахмурился. Нет у него в городе никаких друзей.

Сказал неохотно:

— Да, это у Орефьева щенок…

Папа обрадовался, что Костя поддержал беседу:

— Ну да! — отвечает. — И этому щенка купили… К тебе ещё заходил. Вместе они теперь двух собак воспитывают, с утра до ночи, только и слышно во дворе…

— Юрову — щенка? — насторожилась я.

Кто ещё к Косте заходил?

Если, думаю, даже у Юрова собака, то и нам купят.

Но потом глянула на маму и поняла, что не захочет она покупать собаку. У мамы стало уж совсем обиженное лицо — оттого, что мы о собаке заговорили.

Но сразу же она постаралась улыбнуться. И спрашивает папу:

— Компьютер-то наш — живой?

А сама на Костика глядит. Я, мол, не против игры, если — в каникулы. Я понимаю, что ты любишь…

И я бы, может, играть любила — если бы Костя мне позволял. Но он позволит — как бы не так… Значит, я буду гулять с девчонками, а после разогревать нам с Костей суп. Вечером мама придёт: «Суп ели? А тарелки за собой вымыли?» А если в доме окажется не прибрано, то она спросит: «Чем вы сегодня занимались?»

Спрашивать она будет только у меня. В каникулы её не беспокоит, что Костя зря тратит время. И он сможет сколько угодно играть в своих в тазоголовых.

Хотя, может, его затянет ещё какая-то игра. И друзья тоже переключатся на неё. Чтоб не расставаться. И Миша, и Ли Джин, и Хью. А если захочет, он сможет познакомиться ещё с кем угодно.

А Макара не будет теперь даже в сети. И Лёни там не будет — всё лето. Вот осенью он, может быть, снова начнёт играть… С Костей, Костя же меня за компьютер не пускает.

И старый Рэт, проводив в колледж Грандсона, наверно, снова превратится в маленького тазоголового человечка. Про таких никогда не знаешь, сколько им лет.

Тут мне пришло в голову, что хорошо бы Анне Ивановне познакомиться с Рэтом. Чтобы она не скучала зимой. Рэт бы писал ей: «Не горюй, приедут к тебе внуки, дождёшься. Ко мне же приезжал мой Грандсон!»

Если бы у неё только был компьютер! И если бы она знала хоть немного по-английски… Так только, чтобы друг друга понимать.

Они бы обсуждали своё сельское житьё. Анна Ивановна могла бы завести себе пару баранов, чтобы у них стало больше общих тем.

Костя с хозяйкой носили в багажник банки с вареньем. С тем, которое мы вчера варили. И с каким-то другим, которое варили не мы. И ещё какие-то банки, вроде, с перцами или с кабачками. И ещё с чем-то.

Пальму хозяйка отвязала, и та ходила за Костиком — из двора к машине и от машины во двор. Стояла, ждала, пока он возьмёт в сенях очередную банку, а потом снова шла за ним.

Я спросила, чтобы только не молчать:

— Анна Ивановна, а что в этой банке? Она разве наша?

А она ответила:

— Зовите же меня баб Аней, в конце концов!

За забором напротив было заметно какое-то шевеление. Там следили за нашими сборами, тихо переговариваясь.