Татьяна Рик - Чур, Володька — мой жених!

Я понимаю, чувствую как-то, что это не только про лошадь. Это вообще про жизнь. Лёнька этот потом вырос и во время войны вызвал огонь на себя. Папа мне объяснил, что он пробрался на позиции немцев, сообщил по рации, где находится, и свои же, наши, советские, по нему стреляли! Точнее, не по нему, по немцам, конечно. Но и он же там был! И потом его нашли, раненого, но живого. Живого! Как хорошо! «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла»… Я это запомнила. И когда мне будет трудно, я про это буду вспоминать. Когда меня обидят, например. Или когда мамы рядом нет. Или — вдруг опять война начнётся?

Вот папе, когда война началась, четыре года было. И бабушка Аня, его мама, взяла его, брата его Витю, двухлетнего, и Риту, шестилетнюю, одела потеплее, и они пошли, куда глаза глядят, чтобы от немцев убежать. Малыш Витя сидел на санках, а папа — то на санках, то пешком… Они шли и смотрели, как горит маслобаза. Её наши сами подожгли, чтобы немцам не досталась. Так вот шли они, шли. И с ними ещё другие мамы с детишками. Они были — беженцы. Потому что бежали от врага. А на дороге им немцы встретились. И велели домой возвращаться — не пустили никуда. Они вернулись. Стали жить при немцах. Мой дедушка Виля ушёл в партизаны. И за это бабушку Аню чуть не расстреляли! Но один добрый немец за неё заступился, показал рукой, что у него дома тоже маленькие детишки остались. Немцы не все были злые, были и добрые иногда. Папа с другими детьми ходил к их полевой кухне и ему давали еду: капусту с мясом. Он не ел — домой нёс, чтобы на всех хватило. А однажды его немец напугал, так папа больше туда не ходил. А потом у них снарядом крышу снесло. И Борьку, двоюродного брата, в голову ранило. А ведь Борька совсем ещё не большой был. Тоже лет пяти… Потом немцев из Калинина выгнали. Прошло немного времени, летом папа и маленький Витя стали за грибами в лес ходить. Всю семью кормили.

Вот я и думаю: если война, что я буду делать? Во время войны все с врагами боролись: и взрослые, и дети. Целые города. У нас есть серия значков «города-герои», с подвешенными снизу золотыми звездочками. И на каждом значке — название. Я некоторые уже запомнила: Новороссийск, Керчь, Смоленск, Ленинград… Ну и Москва, конечно!

На значках моих и ещё есть города, не герои, но тоже интересные, старинные: с человеческим именем — Владимир и с непонятным — Суздаль. На значке с Владимиром нарисована чёрная кошачья мордочка. Это кот учёный. Который — «пойдёт направо — песнь заводит, налево — сказку говорит…» А на значке где Суздаль — лицо девушки в кокошнике. Я думала, что название Суздаль — женского рода, как эта девушка. А оказалось, что Суздаль — он.

Мы с папой взяли тряпочку с красными и синими полосками и прикалываем значки к ней, чтобы не растерять. Получается такая маленькая выставка. Я горжусь нашей коллекцией. Красиво выходит! А недавно мы начали собирать марки. Папа купил мне толстый зелёный кляссер — так называется альбом для марок. И мы туда вкладываем аккуратненько наши новые приобретения. Больше всего мне нравятся марки с картинами из Эрмитажа и Третьяковской галереи. Особенно «Флора» Рембрандта. Там женщина в венке и с букетом. На коричневом фоне. Мама мне объяснила, что Флора — это богиня растений. А Рембрандт — известный художник. Мама мне ещё показывала книжку «Дрезденская галерея». И я теперь многие картины знаю. И даже выучила сложную фамилию: Пинтуриккио! Он портрет мальчика нарисовал! Кареглазого, в синей шапочке и с длинными волосами, как у девочки.

А ещё там есть картина — автора не помню — где огромный орёл украл и несёт маленького мальчика. Толстого и голого. Точнее, в рубашечке, но с голой попой. Мальчик плачет, некрасиво скривив личико. А орёл держит его когтистыми лапищами за рубашечку и поднимается всё выше. Бедный, бедный младенец! Как будут горевать его родители, когда увидят, что он исчез! Как смогут вернуть его? Где будут искать? Что теперь будет с этим несчастным ребёнком?! Будет расти один, без мамы, как Лёнька, сын майора Деева…

Вот и сынок красавицы Насто в сказке тоже чуть сиротой не остался. Когда злая Сюоятар Насто в реку столкнула, водяным отдала. Плакал малыш без неё, плакал. А папа его, королевич, никак не мог понять, почему. Вместо Насто Сюоятар свою дочку подсунула! Королевич на неё смотрел и думал: «Почему моя жена такая некрасивая вдруг стала?» Вот чудной какой — ведьмину дочку от своей красавицы не отличил! А ведь у Насто руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре, на каждом волоске — по жемчужинке! А на висках — по ясному месяцу! Вот!