Татьяна Рик - Чур, Володька — мой жених!

Когда гипс сняли, оказалось, что рука там покрылась какими-то цыпками и шелушится. И такая она беззащитная, голая, несчастная… Как будто сняли с неё панцирь, как с улитки какой-нибудь, и выпустили на свет… Мама намазала руку облепиховым маслом, и цыпки прошли.

А ещё у нас в саду умерла девочка Маша.

Она такая была маленькая, беленькая — как зайчик, ножки маленькие. Колготки аккуратненько на стульчик складывала. Однажды мы пришли в садик утром, гуляем, сидим на лавочке. На улице тепло, мы одеты в лёгкие платьица… И вдруг Светка говорит:

— Маша умерла.

— Врёшь, — говорю я, — не может быть! Она вчера в группе была.

— Вчера была, а сегодня уже нету, — отвечает Светка. — Она ночью умерла. С качелей вчера упала.

Я подхожу к воспитательнице и спрашиваю напрямую.

— Да, — говорит Антонина Николаевна. — Да, это правда.

Значит, всё-таки правда. И я не знаю, что с этим делать. Кому сказать? Куда бежать?.. Как это уложить в своей голове, что маленькая, как беленький зайчик, девочка больше к нам не придёт? И не сложит колготки на стульчик.

Если умереть, то в сад ходить не надо. Но умирать пока никак нельзя. Гаврош и Маша умерли — получилось горе. Раз нельзя умереть, можно снова заболеть простудой.

Мама и бабушка говорят, что у меня — аденоиды. Они находятся где-то в горле или в носу — я точно не знаю. Но взрослые говорят, что эти аденоиды большие и не дают мне нормально дышать, это из-за них я все время болею. Поэтому бабушка едет договариваться в институт педиатрии, чтобы мне их удалили. Бабушка умеет договариваться. Это её конёк. В институте педиатрии есть профессор, Татьяна Ильинична. Вот к ней-то бабушка и ведёт меня. Я услышала, как взрослые говорили, что бабушка купила доктору подарочек — шёлковую комбинацию. Это такая красивая штука с кружевами, вроде платья. Только её надевают под платье зачем-то. Обидно — красивые кружева не видно! Взрослые женщины носят эти комбинации. Только их трудно достать — как и другую красивую одежду. Это называется дефицит. Так вот эту комбинацию бабушка где-то достала и несёт Татьяне Ильиничне, чтобы та вылечила мои аденоиды. Мы приходим на приём и сидим в коридоре. Там на стенах нарисованы красивые детские картинки. И поэтому мне совсем не страшно, даже весело. И вдруг я вижу одну девочку… Я никогда таких раньше не видела! У неё руки двигаются невпопад и голова повёрнута как-то вбок и дёргается. И ноги вытянуты, как палки. С ней — папа и мама. Когда приходит их очередь, папа берёт её на руки и несёт, хотя она уже большая девочка, как я, наверное или даже больше. Я понимаю, что она не может ходить.

— Бабушка, что с ней? — спрашиваю я.

— Больная. Бывает такое. Это с рождения — паралич.

— Её вылечат здесь?

— Не знаю.

И сердце моё замирает в отчаянии.

Наконец подходит наша очередь. И мы заходим в свой кабинет. Татьяна Ильинична улыбается мне, у неё на лбу круглое зеркальце с дырочкой, через него она заглядывает мне в горло и в нос. Бабушка разговаривает с ней ласковым голосом. Всё будет хорошо. Я не боюсь. Скоро меня положат в институт педиатрии — я выучила это сложное название — и удалят аденоиды.

В назначенный день мы едем туда с мамой и папой. На мне — голубенькое платьице с белыми веточками и цветами. Мне идёт голубой цвет — под глаза. Так все говорят. Платье сшила мама. Мы идём по улице. Мама держит за одну руку, папа — за другую. И мне весело, что все мы вместе! Я припрыгиваю, подскакиваю, раскачиваю их руки. И наши три тени на асфальте тоже идут весело, припрыгивая, подскакивая и качая руками.

В приёмном отделении меня отводят в другую комнату и сажают мерить температуру. Я сижу, сижу, сижу… Уже давно сижу. Дома градусник давно бы уже достали из-под мышки. Я уже волнуюсь, встаю, выглядываю в окно. Ну конечно, про меня забыли! Мама тоже уже волновалась, но медсестра про меня вспомнила. Температура нормальная. Всё в порядке. Я прощаюсь с родителями. Мама даёт мне с собой пакет с вещами: запасные трусы, колготки, вельветовое малиновое платье в чёрный горошек, альбом, цветные карандаши, сушки и конфеты. Меня ведут в отделение. Здесь я буду лежать несколько дней. Тут есть ещё ребята: мальчики и девочки. С ними мне надо подружиться — так мама сказала. Моя кровать вторая от стенки. А на первой спит девочка Лида. Она совсем-совсем уже взрослая — учится в 6 классе! У неё черные косы и яркие карие глаза. Здесь почему-то всем придумывают прозвища-наоборот: мальчикам — женские имена, а девочкам — мужские. Причём это всегда имена героев из книжек или из истории. У нас есть, например, большая девочка — Руслан, а есть маленький толстенький мальчик — Людмила. А меня назвали почему-то — Петр Первый. Я знаю, что это был такой царь. И всё, пожалуй. Вернусь домой — расспрошу у мамы с папой про него поподробнее. После завтрака мы рисуем красками, фломастерами и карандашами, а потом идём гулять. Здесь красивый, хороший дворик, гулять здесь приятно. А из окна видно беседку — большой манеж, где ползают груднички. На улице тепло — лето. На грудничков смотреть тоже приятно. Потому что они все похожи на больших кукол. И я вспоминаю свою Насто. А ещё — Ладу, и Вику, и маленькую Настю, и других куколок. Я по ним уже скучаю.