Борис Ицын - Подростки

— А кто их знает, где они? — спросил Валя.

— Вам их и знать не надо. Показали находку хотя бы мне.

— Да мы думали, может, ты и сам не знаешь, — проговорил Николай.

— А ты скажи, Данила, ты что — из этих? — не утерпел Митя.

— Из этих или из тех — пока не ваша забота. Вы язык за зубами держите, чтоб ни про листовки, ни про пещеру, ни про меня и слова мои никому ни звука.

— А то мы не знаем!

— Чай клялись!

Все помолчали.

— Данилка, — шепотом спросил Механик. — Я так понимаю, раз такие книги у тебя, значит, ты с ними. Да?

— Ну, довольно об этом, ребята, — парень потрепал брата по плечу. — Отправляйтесь спать. И запомните хорошенько: ничего не делать не спросясь, язык держать за зубами.

Ребята заартачились: ими командовать?! Ну нет! Они вольные атаманцы и никто им не указ.

— Ну-ну, не ершитесь. Обдумайте все, что я вам сказал. И помните: не спросясь, вы можете наделать таких глупостей, не то, что вам, а и нам несдобровать. Ну, отправляйтесь спать!

В эту ночь почти до рассвета не спали приятели.

Через несколько дней вернулся из тюрьмы Михайла. Когда ребята узнали об этом от Пашки, сына Михайлы, они побежали к Тропиным.

Изба Тропиных была полна народу. Пришли Аким Семенович, отец Вали, Данила, несколько рабочих с завода, из депо. Пришли соседки. Ребятишки прошмыгнули на кухню, забрались на печь и через перегородку, не доходившую до потолка, стали смотреть и слушать.

Михаил Трофимович, плотный мужчина, лет пятидесяти пяти, с черной, чуть седеющей бородой, рассказывал о своем аресте подробно и не торопясь. Его слушали внимательно, не перебивая, и только иногда вставляли замечания или дружно смеялись над находчивостью Михайлы.

«Привели меня сначала в полицейское, что на Исетской. Я еще по дороге обратился к уряднику:

— Господин урядник, за что, мол, меня?

— Ладно, — говорит, — меньше разговаривай, узнаешь там.

Ну, пришли. Допрашивают: кто такой? чей? откуда? — и сейчас же в чижовку. Камера маленькая, темная, а народу — ступить негде. Как вошел, сразу со всех сторон крики, шум, ругань. Кому-то я на ногу наступил, кого-то толкнул, — всем, словом, помешал. Ну, ночь кой-как просидел, покормил паразитов. Светать стало. Смотрю, ну и компания? Нищие, оборванцы, избитые, пьяные… Сижу. Разговор с одним мужичком из Долгой деревни завел. Он — пьяный — жену зарезал, вот неделю и сидит.

— А ты за что? — спрашивает он меня.

…Решил на случай придумать, что ни есть. Сам, говорю, не знаю. Убивать — не убивал, воровать — не воровал. Вот разве за то, что на заводе нож от плужка к рукам прибрал.

Слушатели дружно захохотали.

— Ай да Михайла! Вором решил прикинуться.

Михайла улыбнулся и продолжал тем же спокойным тоном:

— Так к обеду время подошло. Заходит городовой, фамилию мою называет, собираться велит.

— Прощай, — говорю соседу, — видать, выпускают — ошибка вышла. — А сам думаю — «в тюрьму!» Пошли. Ну, идем. Смотрю — Болгарскую прошли, тюрьму миновали. Ага. В жандармское!

…Идем, а я и говорю: хорошо в лесу, ваше благородие! Это я городового-то «благородием» величаю. Хорошо, говорю, приятно, и душа отдыхает. А он мне: «Шагай, шагай! А то как двину — вся приятность отлетит».

…В жандармском посадили меня в одиночку. Я уже знаю о чем допытываться будут».

Рассказ Тропина захватил ребятишек. Они слушали, затаив дыхание. А Михайла продолжал все так же, не громко и не спеша.

«Просидел я тут не больше суток. На допрос вызвали. Сидит сам ротмистр. Начинает это он сразу:

— В воскресенье у Миасса в бору был?

— В воскресенье, говорю, ваше благородие, был.

Он аж улыбнулся. Поймал, дескать. А я продолжаю:

— И в прошлое, и в позапрошлое был. Потому, ваше благородие, воздух в лесу легкий, опять же птички чирикают, говорю.

Он посмотрел на меня этак исподлобья: — Кто еще был? Говори! Что делали? Да все по порядку!

— По порядку? Можно, ваше высокоблагородие, и по порядку. Я, значит, кузнец. Работа наша вам, конечно, известно, тяжелая, все в кузне да в кузне. Жар, духота, копоть, дома не очень отдохнешь, — баба, ребятишки — четверо их у меня: старшенький, говорю, Пашка, десяти годков, а меньшой, Анютке, всего третий с Покрова пошел…