Ютта Рихтер - Я всего лишь собака

Свернулась калачиком и уснула.

Всё, война!

Я повернулся, чтобы уйти, а она за мной!

Нет, в этой войне мне никогда не победить. Кошка может лазить по деревьям, ей ничего не стоит прыгнуть с земли на забор.

Вечно я оказываюсь внизу, а она наверху.

Но стоит мне громко залаять, тут же прибегают хозяева и кричат:

«Фу! Прочь! Нельзя!»

А эта хитрюга опустит голову, словно сама невинность, и давай мяукать и мурлыкать.

Ну, и её, конечно, все гладят и жалеют. Ничего с этим не поделать!

Они зовут её Мицци.

Чёрная, а глазищи жёлтые и светятся в темноте.

По ночам она сидит на заборе и орёт благим матом, будто ей чёрт в загривок вцепился.

Но её вопли, похоже, моим хозяевам нисколечко не мешают.

По крайней мере, ей-то никто не кричит: «Фу! Прочь! Нельзя!»

Может, потому что кошка мяукает, когда её зовут, и вечно трётся об их ноги.

Дядюшка Ференц предупреждал меня о кошачьем коварстве.

Рассказывал, что эти бестии происходят от диких кошек, а чёрные коты — самые опасные.

Они огромные, как пантеры, и если с самого начала не указать им границы, то и за ягнят примутся.

Az okosabb enged — так звучит одна венгерская поговорка.

Az okosabb enged — в споре уступает тот, кто умнее.

У меня нет выбора, я же умнее.

Ай, как больно!

Ох, Мицци, опять твоя взяла!

Снова кошка наверху, а я внизу.

Полюбуйтесь, как она растянулась на моей садовой скамейке.

На моём любимом месте.

Притворяется, что спит, да ещё лапу свесила, будто случайно, и та болтается прямо у меня перед глазами. Я вижу, как она медленно то выпустит свои коготки, то спрячет их назад в кожаные подушечки на лапах.

В Венгрии ни один домашний кот не отважился бы на такое!

Там-то коты знают своё место, дядя Ференц об этом позаботился: кошкам место на сеновале и на лугу, пусть там часами охотятся в траве за какой-нибудь тощей мышкой.

Ну, а здесь всё иначе…

Здесь-то дядюшки Ференца нет, я в этих краях один-одинёшенек, и зовут меня тут Антоном.

Нет, я не жалуюсь.

По большому счёту, мне повезло: миска всегда полна, свежая вода в достатке, а в награду мне дают пожевать высушенные свиные уши — объедение!

Ах, как они хрустят!

Ладно уж, в доме есть и другие места — не хуже.

В моей новой семье все ко мне хорошо относятся.

Хозяина зовут Фридберт.

Мы оба любим прогулки, и это нас сближает. В любую погоду готов он бродить со мной по лесу.

Конечно, ему за мной тяжело угнаться: у него-то всего две ноги, не больно разбегаешься.

Вот он и завёл свисток, чтобы меня подзывать.

Но я делаю вид, что ничего не слышу. Фридберт не понимает, что мы, овчарки, — прирождённые пастухи; наше дело — следить за большими стадами. Серые венгерские коровы, шерстистые свиньи и вдобавок волошские овцы — вот наши подопечные.

Овцы блеют и щиплют траву.

Они глупы, не знают, где север, где юг.

Без нас, овчарок, они наверняка пропали бы.

Пушта — самая бескрайняя степь в мире.

Там живут шакалы, хорьки, а ещё дикие кошки и енотовидные собаки.

В пуште можно бегать дни напролёт.

Там нет никаких заборов, никаких границ, лесов и домов.

Куда ни глянь — сочная зелёная трава.

Лишь изредка встретишь в поле колодец-журавель, а если повезёт — набредёшь на старый сарай, где можно ночью укрыться от дождя и ветра. Небо в пуште высокое и синее, словно океан. Мы, собаки-пастухи, живём прямо под открытым небом, ловим носом ветер, принюхиваемся, нет ли опасности.

Денно и нощно следим мы за стадом.

Если какая овца отобьётся от остальных, мы её живо возвращаем назад.

И никаких свистков не надо: мы сами знаем, что делать.

А Фридберт называет это непослушанием! Вот завёл бы себе овец, увидел бы тогда, чего я стою.

Только от него не дождёшься…

Здесь овец и в помине нет и шакалов никто в глаза не видывал.

Тут одни зайцы да утки.

Но зайцы для меня слишком шустрые.

Я бы их охотно погонял, но они ловчат: делают петлю и скрываются в траве.