Бабушка рассуждает:
– Ты, наверное, будешь ученым?
– Летчиком я буду! Хочу, как вон эти, – Степа показывает на пчелку, – летать над цветами. А потом, – Степа резво встает и, моргая, кивает в сторону солнца, – туда полечу.
– Неужели до самого солнца?
– Выше!
Верхом на медведе
Почему я веселый? Да потому, что от бабушки убежал! И от дедушки убежал! Они меня ищут, а я на поляне! Тут мох! Тут листья! Тут огромношные деревья! А за деревьями – Мишка-медведь! Мишки я не боюсь. Если он подойдет ко мне, то я его яблоком угощу. И мы с ним станем друзьями. Обратно в деревню пойду уже не пешком. Приеду в деревню верхом на медведе. То-то я дедушку напугаю. А бабушка вся задрожит и, наверно, заплачет. Но я расстраивать их не буду. Я им обоим как закричу:
– Это я-я!
Они меня спросят:
– Это куда ты, Степан, на эдаком звере?
И я им отвечу:
– Хочу проехаться по деревне!
То-то все вытаращат глаза!
По загадочной тропке
По этой зеленой загадочной тропке Степа любит скакать, воображая себя лошадкой, резво несущейся к водопою.
Тропка такая красивая, так ершиста возле нее трава и такие высокие справа и слева стога, что ноги сами несут Степу к лесу, где, наверное, прячется летний заяц, с которым неплохо бы поиграть, а, может, и побегать наперегонки.
– Эй! – объявил он сосновой опушке, ступая на мостик через ручей. – Я никого не боюсь! Я самый смелый!
И тут что-то затрещало. Степа едва не присел от неожиданности и страха и осторожно спросил:
– Кто это тут?
– Я, – глухо сказала ему стоявшая у тропинки черная от подпала умирающая Сосна.
– Чего тебе надо? – кивнул в ее сторону Степа.
– Не ходи дальше в лес! – приказывает Сосна.
– А если пойду?
– Видишь! – Сосна шелестнула сгоревшими иглами. – Я падаю! И могу тебя раздавить.
– Но ты такая большая? – не верит ей Степа.
– Да, большая. И сильной была когда-то. Но вот подожгли меня рыбаки-разбойники, и для жизни я умерла. Целый год крепилась, не падала. Но сегодня силы мои навсегда ушли от меня… – И с этими горестными словами Сосна затрещала всеми своими корнями и, наклонившись, рухнула с грохотом на тропу.
Тотчас же откуда-то выскочил заяц. И, как очумелый, запрыгал по тропке. Но от страху он потерял направление и скакал не в любимый свой лес, а прочь от него. Скакал, а рядом с ним ловко пристроился Степа. Степа был огорчен, разве что не плакал, настолько жалко было ему Сосну.
Перед деревней, где кончалось поле, заяц остановился.
– Ой! – воскликнул он с боязнью. – Куда это я? Прямо в деревню. А если собаки? Еще разорвут! – И тут в трех шагах от себя разглядел огорченного Степу. – Ты кто такой? – спросил его деликатно.
– Степа.
– А почему такой грустный?
– Жалко Сосну.
– И мне ее жалко, – признался заяц. – Там, под Сосной, был у меня дом. Где я теперь буду жить?
Степа предложил:
– Пойдем ко мне. В моем доме – бабушка с дедушкой. Да еще и Катька, моя маленькая сестра. Они добрые. Пустят. И будем жить вместе.
– Спасибо, Степа, – ответил заяц. – Но мне в человеческий дом нельзя. Потому что привык я к своему. А он там. Был мой дом под сосной. А теперь, наверное, будет под елкой. – И заяц, махнув Степе лапкой, стремглав поскакал к зеленому лесу, над которым уже опускались вечерние облака.
Бежим
Степа и Катя смотрят во двор из раскрытого настежь окна. Пахнет июльскими травами. Низко летает сорока. Откуда-то с крыши, качаясь, плавно спускается паучок.
Лето застыло в поклоне к старинному дому, как бы подсматривая за тем, чем сейчас заняты шалунишки, такие вдруг смирные после шумливой уличной беготни.
Катя слышит траву, как, шурша, та рассказывает о жизни, какая была здесь в ту давнюю пору, когда еще ставился этот дом.
Степа, кушая бутерброд, молча обдумывает забаву, которой они отдадутся, едва управится он с едой.
Проходит минута. Глаза у Степы вспыхивают, как свечки.
– Бежим?! – предлагает он с восторгом.
– Ага! – отвечает с таким же восторгом сестра.
И словно их не было: пуст подоконник.
Куда они?
…Да не все ли равно. Главное, чтобы им было и весело, и свободно, точь-в-точь как летающим воробьям, кого солнышко, воздух, трава и заборы зазывают к себе, как в собственный дом.
Читать дальше