Александр Власов - О вас, ребята

— Узнаешь? — крикнул Ромка. — Это подставка!.. Та-а подставка!

Ромкина рука взлетела вместе с подставкой и опустилась на прилизанную голову Шурика… Еще раз и еще…

— Это тебе за ножку! — выкрикивал Ромка. — Это за твою идею! Это за мою маму!..

Ромка был слабее Белова. Когда Шурик очнулся от неожиданного нападения, подставка вылетела из Ромкиных рук и сам он, получив пару увесистых тумаков, оказался прижатым к стене.

— Бей! — завопил Ромка. — Можешь бить до смерти! Все равно все узнают, что ты за гад!

— Скажешь, да? Скажешь? — хрипел Шурик, тряся Ромку за грудь. — Донесешь?

— Скажу!

Белов ткнул Ромку под подбородок.

— Скажешь?

— Скажу!

— Тебе же, дураку, попадет! Кто привинчивал ножки? Ты!

— Скажу! — твердил Ромка. — Скажу! Скажу!

Это исступленное «Скажу!» лишило Белова сил. Он еще подергал, потолкал Ромку в бессильной ярости. Но страх разоблачения упрямо овладевал им, леденил душу. Белов выпустил Ромку и убежал в комнату.

В квартире наступила тишина.

Ромка постоял у стены, тяжело дыша, прислушался, заглянул в комнату. Белов лежал на диване вниз лицом.

— Ладно… Леший с тобой! — произнес Ромка. — Ничего я не скажу… Только сидеть с тобой не буду и перейду в другое звено! Но ты не радуйся, — сами про тебя узнают! Всё узнают!.. А я руки пачкать не буду!..

Со следующего дня Белов сидел за передней партой один. Ромка пересел на правый фланг к третьему звену. В классе догадались, что приятели поссорились. Высказывалось много предположений о причине ссоры. Но никто не знал толком, что произошло, а Ромка не давал никаких объяснений.

Белов старался держать себя по-прежнему — независимо и авторитетно. Но все, в том числе и он сам, чувствовали, что приближается скандал.

Он разразился в самый неожиданный для Белова момент — на большой перемене.

— Химики приехали! Серебро привезли! — облетела школу радостная весть.

У пионерской комнаты собралась толпа ребят. Комната не могла вместить всех желающих посмотреть на добытое из раствора серебро, но Шурик сумел протолкаться сквозь задние ряды и добрался до дверей. Здесь он и остановился с гордым, спокойным видом. Сейчас все увидят настоящее серебро и вспомнят, что именно он предложил собирать проявитель. Шурик надеялся, что серебряный слиток развеет тучи, собравшиеся над ним.

К столу в центре пионерской комнаты подошла пожилая женщина. Она приветливо улыбнулась, раскрыла желтый кожаный портфель, достала книгу, полистала ее и вынула тоненькую полоску светло-серого металла.

— Вот оно — ваше серебро! — сказала она.

— Так мало? — разочарованно спросил кто-то.

— Не так уж мало! — ответила женщина. — Если каждый класс в школе, в городе, во всей стране соберет столько же серебра, это будет не меньше, чем добывается на большом руднике. И получится так, как будто в нашей стране начал работать еще один рудник.

Ребята оживленно переглянулись.

— Молодцы пионеры! Большое вам спасибо! — продолжала женщина. — Но… должна вас и огорчить… Это серебро мы получили из одной бутыли раствора. А другая бутыль оказалась пустоцветом. Кто-то поступил нечестно. У нас, у взрослых, это называется очковтирательством, а у вас… Но это уж ваше дело — разобраться и решить, как называется такой поступок. А я просто хочу вас попросить — не делать так, не обманывать ни себя, ни своих товарищей, ни нас — химиков…

Пионеры стояли тихо, неподвижно. Никто, кроме Ромки, еще не успел произнести в уме фамилию Белова. Но Шурику казалось, что все глаза с презрением смотрят на него. Он резко повернулся и, опустив голову, стал пробираться сквозь толпу. Выбравшись, он побежал по гулкому коридору, а сзади нарастал рокочущий гневный шум — предвестник большой бури.

Обе половинки дверей кинотеатра распахнулись, и первыми выскочили на улицу ребята. Оживленные и взволнованные, они говорили все разом, и ни один не слушал другого. Фильм «Король Шумавы» — о пограничниках. А пограничная жизнь — любимая тема мальчишек. Здесь есть чем восторгаться, есть о чем спорить. Даже Филя Киреев, вытирая разгоряченное лицо, сплошь покрытое глубокими выбоинками оспы, в упоении выкрикнул какие-то фразы, стараясь, чтобы его услышали. Но кто будет его слушать? Ему ли рассуждать о смелых людях! Молчал бы уж, тихоня!

Вот Яшка Чернов — другое дело!