Владимир Шмерлинг - Дети Ивана Соколова

Весь берег был заполнен людьми, ждавшими посадки на катера, баржи, лодки и речные трамвайчики.

Мы остановились у самой воды, около двух пальм в больших круглых кадках.

— Что за курортник их сюда приволок? — спросила Шура.

Пока она разговаривала с людьми, отдававшими распоряжения, я старался как можно лучше все разглядеть.

Из воды торчали какие-то трубы, мачты, обломки перевернутой и затонувшей баржи…

Прибрежные кручи были изрыты щелями, как норками. И сейчас женщины копали их руками. Они укрывали в них детей, прятали узлы. Кто ползет, кого несут на руках…

Многие подходили к Волге, набирали в ладони воду, мочили голову, обмывали лицо.

Какой-то старик упирался. Он не хотел идти к трапу, где шла посадка на речной трамвайчик. Его тянула за собой внучка.

— Тут моя старуха схоронена. Не оставлю ее, что вы со мной делаете?! Я здесь останусь! — кричал старик.

А внучка все тянула его за собой.

Шура вернулась к пальмам.

— Вас всех отправят этим рейсом. И ты, Гена, поедешь, — сказала она мне. — Может быть, и Олю там найдешь. Всех детей туда отправим.

Я затаил дыхание. Как мне уговорить Шуру? Я все равно убегу.

Я посмотрел на далекий пологий берег. Где я там буду искать Олю? Здесь отец, здесь Оля, мама лежит в воронке. И, наконец, здесь тетя Шура. И я сказал ей:

— Не хочу уезжать. Мне нельзя. Я обещал маме, что буду искать Олю. А мы ее совсем не искали.

Шура молча слушала мои доводы. И тогда я вспомнил о часах. Я вытащил их из-за пазухи, развернул тряпочку и протянул их Шуре:

Это моего отца. Тут все написано. Тетя Шура, не отправляйте меня. Я хочу с вами. Я буду вашим адъютантом.

Адъютантом? — переспросила Шура и щелкнула крышкой часов. — Так твой отец сталевар Соколов?! Что мне с тобой только делать? Возьмите часы, товарищ Соколов. Вы еще не умеете их заводить. Вот узнаем время, тогда заведем.

Я снова спрятал часы. Мы пошли к трапу.

В это время кто-то позвал Шуру.

А я, как по тревоге, юркнул в ближайшую щель и прижался к земле. Здесь я чувствовал себя в безопасности.

«Скорей бы отвалил трамвайчик», — думал я, а сам не терял из виду свою новую знакомую.

Шура и еще какие-то взрослые люди помогали малышам взойти на трап.

Вот на таком речном трамвайчике мы ездили с отцом на пляж. Возвращались домой поздно вечером.

А когда теперь вернутся в Сталинград те, кого увозит сейчас трамвайчик, вымазанный желтой глиной под цвет волжского берега, увитый запыленными зелеными ветками?

Капитан, усатый человек, наклонился и что-то произнес в трубочку.

Трамвайчик вздрогнул. Матросы убрали трап.

Тогда я вылез из своего укрытия и как ни в чем не бывало подбежал к Шуре и стал рядом. А она будто и не заметила моего исчезновения, достала платочек, замахала всем и отдельно капитану. И он, верно, хорошо знал Шуру: смотрел на нее и тоже махал рукой.

На верхней палубе я увидел старика, не хотевшего уезжать из Сталинграда. Он ухватился двумя руками за барьер. И уже не кричал, а, должно быть, что-то шептал. Рядом с ним стояла внучка. Удержит ли она своего деда, если он сейчас прыгнет через барьер?

Теперь уж не прыгнет. Трамвайчик взял полный ход.

Шура схватила меня за руку и удивленно спросила:

— Ты еще здесь?

Я ничего не ответил.

Мы пошли. Только сделали несколько шагов, как откуда-то, приглушив моторы, вынырнули черные самолеты со свастикой на хвостах.

Они летели совсем низко вдоль берега, а потом, изменив свой курс, полетели над водой туда, где шел волнам наперерез в сторону Красной слободы наш трамвайчик.

Фашисты пикировали один за другим. Огромные столбы воды заслоняли от нас трамвайчик. А потом мы увидели: он все держится на бурлящей воде. Капитан ведет его среди разрывов.

— Мой отец, — сказала Шура.

Мы не отрывали взгляда от поднимавшихся вверх фонтанов.

Когда чернокрылые перестали кружить над водой и ушли за бомбами или на новые цели, я посмотрел на Шуру. Ее лицо было перепачкано копотью. Разорванная в нескольких местах юбка была в пепле и саже. Бинт на руке пообтерся, покрылся кирпичной пылью. И брови ее опалены. Она уже не смотрела на реку, а себе под ноги, точно спала с открытыми глазами.

Если бы Шура знала, как сразу привязался я к ней, как верил, что вместе мы обязательно найдем Олю!

Где только мы ее не искали! Шура выполняла, как тогда говорили, «особое задание».

В горящем городе, в подвалах и блиндажах, она, так же как и другие комсомолки, разыскивала детей, оставшихся без родных.