Дэн Смит - Тайна брата

Вблизи ее волосы кажутся еще темнее. Они заплетены в косички, как у большинства школьниц. Брови и глаза у нее тоже темные. Форма грязная, гольфы сползли, и видно голени, все в синяках, свежих и подживших. Коленки ободраны, хоть и не как у меня.

Она стоит на тротуаре, уперев руки в боки, и хмуро взирает на меня свысока.

— Звать тебя как?

— Карл Фридман.

Я встаю. Лишь ступенька мешает мне сделать шаг назад. Девчонка так близко, что я чую ее запах — смесь мыла и улицы.

— А меня Лиза.

Разговор заходит в тупик.

— Э-э, — страдаю я. Надо бы что-то сказать, и с языка срывается самая дурацкая фраза. — Ты полукровка?

Лиза темнеет лицом, будто грозовая туча.

— Грубый вопрос, не находишь?

— Я не хотел… в смысле…

— Ну конечно, ты не хотел. Просто ты бестолковый мальчишка, который считает, что девчонки с луны свалились, и не знает, о чем с ними говорить.

— Я… — Сверлю взглядом асфальт, чувствуя, как наливаются краской щеки. Наверное, я похож сейчас на свеклу.

Лиза вздыхает:

— Так вот, Карл Фридман, я не полукровка. Ни во втором, ни в третьем колене. А если хочешь общаться с девчонками, разговаривай с нами как с парнями.

— Прости. — Заставляю себя посмотреть ей в глаза.

Пару секунд Лиза все так же стоит, уперев руки в боки, а потом грозовая туча стремительно тает.

— Я прощаю тебя, Карл Фридман. — Она лезет в карман. — Деньги есть?

— Не-а.

— Ну и ладно. У меня десять пфеннигов. — В доказательство Лиза показывает пару блестящих монет. Она зовет меня прогуляться по улице туда, откуда она приехала. — Пошли со мной. Не тормози.

Перевожу взгляд с Лизы на нашу дверь и обратно. Не знаю, на что решиться. Если я уйду, наверное, стоит предупредить бабулю с дедом.

— Да пошли же. Тут недалеко. Мы будем рядом, нас не хватятся.

И я бросаюсь за ней следом. Мы идем рука об руку, и солнце греет нам спины.

— Приятно видеть, что ты для разнообразия снял эту дурацкую форму, — говорит Лиза.

Интересно, когда это она меня видела. Ба с дедом вообще не выпускали меня из дома, так что я не мог примелькаться.

— Я иногда вижу тебя у окна, — объясняет моя новая подружка, будто читает мои мысли. — А еще когда вы с бабушкой ходите в магазин. Это ведь твоя бабушка, так?

— Ага.

— Ну, в общем, белая рубашка тебе больше идет. Твой брат иногда носит голубую, он в ней такой красавчик. Может, тебе тоже купить голубую?

— Откуда ты знаешь брата?

— Мы здороваемся по утрам, здесь он тебя обскакал. Но ты исправляешься.

— Меня вообще тут не должно быть. Ба с дедом прячут меня. Точнее, прятали, пока меня не сбил на машине гестаповец.

— Гестаповец? — Лиза, остановившись, смотрит на меня. — Тебя сбил гестаповец? Инспектор уголовного розыска Вольф?

— Он самый.

У Лизы темнеет лицо.

— Ненавижу его. Свинья.

Ее слова пугают меня. Слава богу, на улице пустынно и нас никто не слышит.

— А ты его откуда знаешь?

— Да все его знают. В школе ходит слушок, что в детстве он подрабатывал у пекаря. Развозил на велосипеде хлеб, а потом вступил в полицию. Теперь он — обычная гестаповская свинья.

— Тсс, — шикаю я, озираясь.

— Что он тебе сказал? — Лиза старается говорить потише.

— Э-э… ну, злился, что я помял машину, и…

— Заставил тебя пойти в школу?

— Да сказал, что еще пару дней можно сачковать, потому что…

— Свезло тебе.

Лиза разворачивается и продолжает путь.

Пару секунд наблюдаю, как прыгают ее косички, как она машет руками, а после бросаюсь вслед.

— А чего? Почему свезло-то?

— В школе скучно.

Раньше я такие речи слышал только от Стефана. Снова озираюсь, не подслушивают ли нас.

— Так почему тебе можно сидеть дома? Мама болеет? Моя мама говорит, когда вы приехали, твоя выглядела плохо и с тех пор не выходила. Что с ней?

— Непонятно. То ли болеет, то ли тоскует.

— Тоскует?

— У нас папа умер. Его убили враги.

— Ужас какой.

— Но мы им гордимся, — говорю я, вспоминая заветы юнгбаннфюрера. — Он выполнил свой долг перед фюрером.

Лиза смотрит на меня так, словно в голове у нее крутятся серьезные мысли.

— Еще до того, как мы уехали, мой папа говаривал, что это фюрер затеял войну.

— Да нет же, он ведет нас к победе.

— Ну, мама фюрера не обвиняет, но, может, она просто боится.

— Чего?

— Да всего. Иной раз мне кажется, что она боится даже меня.

— Тебя?

— Ага. Боится, что я донесу на нее. Были случаи, когда дети так поступали.

Чувствую укол вины. Гоню прочь мысли о том, что случилось со Стефаном, и о своем желании донести на бабулю с дедом. Разговор иссякает, и мы молчим до самого магазина герра Финкеля.