Дэн Смит - Тайна брата

Наконец, покачав головой, трогаюсь с места. Надпись приближается, как будто я сейчас въеду прямо в нее, но в конце тупика есть проход, и я сворачиваю туда. Буквы исчезают, и от этого легче на душе, но боковое зрение фиксирует знаки, которые складываются в слова.

Притормаживаю, чтобы проще было читать.

Каждое слово больше предыдущего.

Краска блестит, наверное, еще не просохла как следует.

Символ в конце фразы выбивает из меня дыхание. Словно громадная точка, он венчает фразу.

Грубый рисунок легко узнаваем.

Такую же фигуру я видел на жилетке Стефана.

Останавливаюсь как вкопанный и разглядываю цветок. Похоже, эти слова писали не евреи. Они бы поставили в конце другой знак, звезду Давида.

В голове не укладывается. Но мне надо разобраться, в чем суть.

Ведь мой брат, Стефан, как-то с этим связан.

Прислонив велик к бордюру, подхожу ближе к стене. В воздухе чувствуется характерный запах. Касаюсь цветка. На пальцах остаются белые пятна. Краска совсем свежая. Надпись сделали только что.

Если поторопиться, я могу их догнать.

Прыгаю на велосипед и кручу педали изо всех сил. Велик скачет по булыжникам, колеса проскальзывают, но мне все равно. В конце переулка выбираю направление, сворачиваю направо и смотрю во все глаза.

Сколько бы я ни носился по тупикам и переулкам, мне не попадается ни одна подозрительная личность. Зато везде натыкаюсь на тот же цветок и ту же фразу, мол, Гитлер убивает наших отцов, и недоумеваю, как это так, Гитлер убивает наших отцов? Нелепица какая-то.

Ищу вандалов добрых полчаса, не обращая внимания ни на что вокруг, и тут передо мной предстает школа.

Не такая большая, как у нас в городе, но тоже ничего себе: два больших здания, приличный двор и ограда по кругу. Прямо по курсу на столбе висит сирена воздушной тревоги, похожая на две красные тарелки, торчащие в разные стороны. Эти сирены издают самый жуткий вой, какой только бывает, так что я на всякий случай отъезжаю подальше.

Двор забит детьми. С одной стороны построились ребята, все как на подбор в форме «Дойчес юнгфольк». С другой стороны занимаются девчонки в шортах и рубашках.

Они крутят обручи над головой и во все стороны, а ребята делают отжимания и выпрыгивания. Как мне хочется оказаться среди них и тоже закалять тело. Чем сильнее крепнет желание, тем ярче в душе горят злость и обида. Вспоминаю, как угрожал бабуле с дедом донести на них.

А ведь это правильная мысль. Так нас учил юнгбаннфюрер, и так бы поступил любой из моих друзей: пошел бы в полицейский участок или прямиком в штаб гестапо на берегу реки и донес бы на бабулю с дедом. Что они не пускают меня в школу и в отряд «Дойчес юнгфольк».

Размышляя над этим, замечаю среди девчонок ту, которую видел сегодня с утра. Она стоит в ряду, крутит обруч, только ей положено смотреть вперед, а она повернула голову в мою сторону и улыбается.

Озираюсь: мало ли, может, она смотрит на что-то другое, — а когда снова ловлю ее взглядом, она украдкой машет мне обручем.

И ее замечает учительница.

— Лиза Херц! — орет тетка. Проследив за взглядом ученицы, она тут же замечает меня.

Учительница низенькая, волосы так плотно собраны в пучок, что натягивается лицо. Одежда скромная и опрятная — темная юбка до икр и пиджак в тон. Едва завидев меня, она бросается через весь двор с криком:

— Эй! Мальчик!

Меня не должно быть на улице. Меня вообще не должно существовать. Не здесь. Не в этом городе. Я нарушил столько правил, что голова идет кругом, и я замираю на месте. Только что сам хотел донести на бабулю с дедом, а теперь, когда меня вот-вот поймают, накатывает ужас. Вдруг училка вызовет гестапо, и Ба с дедом попадут в серьезный переплет. Или SS отправит нас всех в лагерь, как Стефана.

— Мальчик!

Теперь все смотрят на меня. Дети крутят головами, им любопытно, что случилось. Взрослый командир парней тоже идет ко мне. Учителя приближаются, ученики стоят, а в мозгу у меня вырисовывается картина. Она похожа на фильм, только в главных ролях Ба с дедом. Плечи у них тоскливо поникли, на руках оковы, их запихивают в грузовик и увозят в лагерь. И все из-за меня.