Илья Москвин - Форвард — в защиту

Далее ужасный Заза обещал Юре «добрый харчь», добавив:

…Может мы тут и башлями для тебя скинемса.

— Какая гадость! — воскликнула мать. Заза — противный узкоплечий переросток с запавшей нижней челюстью и маленькими колючими глазками — друг её сына!

Отец прочёл это жуткое послание гораздо спокойнее.

— Чушь какая-то, — сказал он.

Ему было не до того: после налаживания строчной развёртки телевизор, похоже, потребовал уже капитального ремонта.

— Надо сходить к Косте, — сказала мать. — А сперва на почту. Если отдать письмо прямо на сортировку, утром оно будет в станице.

Вернулся отец через два часа и с папиросой в зубах.

— Закурил! — ужаснулась мать.

— Терновский дал, — сказал отец и лёг с папиросой на диван.

— Не знаю, что и делать, — добавил он немного погодя.

— Да ты хоть расскажи, что там! — волновалась мать.

Но супруг вдруг вскочил и поспешно ушёл, пробормотав «на почту».

Довольно скоро он вернулся.

— Всё. Ушло, — произнёс он убитым голосом.

— Да в чём дело? — недоумевала, волновалась мать. — Кто ушёл?

Александр Александрович только что-то досадливо мычал.

— Наверно, полный разгром, битое стекло, кругом вода? — наводила жена мужа на разговор.

— Вода, вода, кругом вода… — неожиданно пропел Александр Александрович, схватил мать на руки, как маленькую, и закружился с ней по комнате, продолжая петь сильным и вполне красивым баритоном:

— Письмо они уж отослали, Я не успел его перехватить…

Слова в мелодию не укладывались, и Юрин отец замолчал.

Тут его испуганную жену наконец осенило: случилось, наоборот, что-то очень хорошее, вот муж и развеселился. Вскоре он осторожно усадил жену на диван и рассказал следующее.

Их сын, оказывается, вскоре после своего футбольного бандитизма был у Терновского. Они вместе с Костей заменили разбитое стекло, причём Юра даже порезался («Помнишь, у него палец завязан был?»). И вообще произвёл на Костю самое благоприятное впечатление. Он, оказывается, после этого был у него ещё два раза. А они и не догадывались.

Если бы родители знали подробности Юриного визита к Терновскому, они бы радовались ещё больше.

В тот день (кажется, на третий после рокового удара) Юра, сильно труся, подошёл к двери Терновского и позвонил. И вот перед ним вырос мощный дядя в сетчатой рубашке.

— Я… — начал Юра.

— Я узнал тебя, — сказал Терновский. — Заходи.

Хозяин дома молчал, и Юра молчал. Наконец Терновский бросил:

— Родители послали?

— Да, в общем, нет, — промямлил Юра. — Вот на ремонт и вообще, — с этими словами он достал из кармана 25 рублей, — деньги, которые копил на футбольную форму «адидас».

— Тогда, в общем, садись, — задумчиво повторил в тон ему Терновский. — Что ещё скажешь? И вообще.

Тут Юру потянуло сказать что-нибудь красивое, подобающее моменту. Типа: «Это мой долг». Или: «Я честный человек». Нет, пожалуй, уместнее отделаться игривыми словами какого-нибудь нэпмана из кинофильма про чекистов: «Надеюсь, предпочтёте наличными?» или «Позвольте уплатить по векселю». Но слова сами вырвались:

— Совесть, наверно, меня замучила.

Почти как по писаному. Есть слова, которые часто слышишь, читаешь, но сам никогда не произносишь. И вот, на тебе, произнёс.

Константин Петрович, похоже, оценил эту необычность.

— Тебя зовут Юра, так? И ты, Юра, хочешь сказать, что испугался, как бы я тебе… — крутанул здоровенным кулаком. В сетчатом рукаве, как зверь в клетке, метнулся туда-сюда гигантский бицепс.

— Как раз и нет, — нахмурился Юра. — Да я от вас бы в случае чего убежал.

— Значит, если бы ты разбил аквариум у какой-нибудь… скажем, изящной тётеньки, тебя бы всё равно мучила совесть?

— Ну.

— Потому что тётенька нажалуется отцу, тот снимет ремень и…

— Отец меня не бьёт, — отмахнулся Юра. — Просто мне…

— Тебе было бы стыдно смотреть этой тётеньке в глаза?

— Да, — согласился Юра и смутился.

— Вот ты какой! — всерьёз изумился дядя Костя. — А если бы никто, понимаешь, никто не видел, что ты натворил. Тогда как?

Юре уже понравилось чувствовать себя хорошим, и он с ответом не затруднился:

— Я бы всё равно пришёл.

— Куда? — не понял Терновский.

— Ну, к этой… — замялся Юра. — Ну, к изящной тётеньке.

Оба диковато посмотрели друг на друга и вдруг покатились, сражённые долгим, неукротимым хохотом.

— И смех, и грех, — сказал Константин Петрович, отсмеявшись. — Да ты, Юра, настоящий пионер (он зачем-то говорил «пионэр»). Деньги забери. Лучше помоги мне вставить новое стекло. Видишь, какую ты тут брешь пробил? А ну забери деньги! — грозно прикрикнул он.