Артур Гиваргизов - Записки выдающегося двоечника

Иногда Серёжа давал Зубову подзатыльники. Сначала Зубов привязывал к затылку подушку, потом вратарскую маску, а однажды привязал кактус и замаскировал его волосами.

– Зубов становится всё хитрее и хитрее, – пожаловался Серёжа своему другу Коле Кулакову. – Скоро вообще не смогу давать ему подзатыльники.

– А ты давай пинки, – посоветовал Коля. – Пинки безопасней. Помнишь кактус?

– Ещё как! – поморщился Серёжа. – У меня тогда рука болела два дня.

– Вот видишь, – сказал Коля, – переходи на пинки, верное дело.

– Я подумаю, – согласился Серёжа.

На следующий день Зубов пришёл с привязанным к затылку капканом. Он ходил по школе и свысока поглядывал на Серёжу. Серёже даже показалось, что Зубов в него плюнул.

Тогда Серёжа подошёл к Зубову и дал ему пинка. Зубов побледнел и перестал поглядывать свысока.

– Ну как? Получилось? – спросил Серёжу Коля Кулаков. – Ногу не повредил?

– Пока получилось, – озабоченно ответил Серёжа, – а дальше не знаю.

– Будем надеяться, – сказал Коля.

– М-м-м, да, – согласился Серёжа.

Серёжа был в своём классе очень уважаемым человеком, потому что он был самым сильным. И это подтверждала отметка по физкультуре – неизменная пятёрка с плюсом.

К Серёже все обращались за советом. Например, как поступить с дневником, в котором появилась двойка? А как с учителем, поставившим двойку? А как с родителями, не покупающими компьютер? А как с Сереберцевой?

И Серёжа всегда с удовольствием давал бесплатные советы. Например, дневник растворить в пепси-коле, назло родителям заболеть свинкой, а Сереберцеву, как обычно, толкнуть, чтоб загремела, а учителю наперчить носовой платок и засунуть кактус в рукав пальто.

Потом Серёжа привык и перестал получать удовольствие от своего положения. Тогда он написал: «Бесплатных советов не даю». И повесил табличку себе на грудь.

Но без Серёжиных советов уже никто не мог обойтись. Повздыхали, поворчали и, что поделаешь, стали платить. Денег ни у кого не было – стали платить бутербродами.

Ел Серёжа бутерброды, ел, ел, ел и через три месяца так поправился, что не то что прыгнуть в высоту на метр двадцать, а вообще оторваться от пола не мог.

Стали Серёже по физкультуре ставить двойки. Как он ни кричал: «Да вы что, не узнаёте меня, что ли?! Это же я, Серёжа!» – всё равно ставили двойки.

А потом случилось непоправимое – Зубов обозвал Серёжу дирижаблем. Хотел Серёжа дать Зубову пинка, но не смог свою поправившуюся ногу поднять.

С этого времени Серёжу уважать перестали, и, конечно, за советом к нему больше никто не обращался.

Однажды Серёжа болел ангиной, но всё равно пришёл в школу и написал на стенке: «Торпедо – чемпион», потому что он болел за «Торпедо». Написал и упал от слабости.

Эту надпись увидела Сереберцева. Она стёрла «Торпедо» и написала: «Ньютон – чемпион», потому что была отличницей и ньютоновской фанаткой.

Эту надпись увидела учительница по химии. Она стёрла «Ньютон» и подписала «Менделеев».

Эту надпись заметил директор школы. Он покачал головой и написал: «Наша школа – чемпион. Мы все – одна семья».

Эту надпись заметила уборщица тётя Тамара. Она всё стёрла и написала большими буквами нитрокраской: «Как вам не стыдно! Ай-ай-ай! Зачем вы стёрли Серёжино “Торпедо”? Серёжа с температурой пришёл в школу, а вы стёрли. Торпедо – чемпион».

Тётя Тамара была Серёжина бабушка.

Эту надпись увидела Сереберцева. Она стирала её два часа, но так и не стёрла.

Серёжа умел притворяться, что спит. Закроет глаза, а на самом деле всё слышит и даже видит – в щёлочки. Благодаря этому умению он знал, что думают о нём окружающие.

– Красавец, – смело говорила Чеснокова, глядя на спящего Серёжу.

– Жалко, нос торчит, – огорчалась Сереберцева. – Большеват.