Михаил Фёдоров - Два всадника на одном коне

Этим же вечером после занятий с Варсонофием я попрощался с Родославом и отправился к молодому боярину. Звали его, как оказалось, Дмитрий, а по прозвищу – Чевка.

Боярин Дмитрий уже поджидал меня у толстых дубовых столбов, вкопанных возле кремлёвской стены. Предназначались они для метания топоров и стрельбы из лука. Там между двумя столбами поставили щит из толстых сосновых досок для обучения лучников. Щит был расчерчен какими-то крестами, кругами и помечен буквами. Это для того, чтобы лучники не просто в щит попадали, а в ту часть, куда наставник укажет. Скажет, например: «Верхний круг, твёрдо!» Вот лучник и должен попасть в этот круг, и не просто в круг, а туда, где буква «твёрдо» [12] Буква «твёрдо» – то есть «Т» нарисована.

Дмитрий, поджидая меня, забавлялся метанием ножей. И, скажу я вам, до того наловчился, что втыкал их издали не просто так, а крестом. Сначала восемь ножей воткнул одной чертой один над другим, а потом наперекрёст – ещё восемь ножей в один ряд. Я подошёл как раз, когда он бросал два последних ножа.

Я стоял разинув рот, поражённый его мастерством, и не заметил, как Дмитрий подошёл и с улыбкой хлопнул меня по плечу:

– Что, малец, хочешь так же научиться?

Я в ответ закивал.

– Слушай, – сказал Дмитрий, – а как тебя звать-то? А то всё «малец» да «малец».

– Вьюн, – отвечаю, – а в крещении Василий.

Мне больше нравится, когда меня домашним именем называют. Наверное, это было у меня на лице написано, потому что Дмитрий сказал:

– Что ж, Вьюн так Вьюн. А до Василия ещё дорастёшь.

– Как это – дорасту?

– Имя твоё в крещении не простое. Василевсами древние эллины своих князей называли, а византийские греки и сейчас называют. Так что старайся.

И улыбается. Но не насмешливо, а по-хорошему так. Я понимаю, что он шутит. Сыну кузнеца князем не быть. А вот княжьим дружинником, или даже не простым дружинником, а сотником или тысяцким – почему бы и нет?

– Боярин Дмитрий, – говорю, – научи меня так же ножи метать.

Он смеётся:

– Всему своё время, Вьюн. В бою это умение не очень нужно. Там больше на меч, шестопёр или копьё надежда. Для дальнего боя – лук, а вблизи врага можно поражать сулицей. Знаешь, что это такое?

– Знаю, – говорю, – малое метательное копьё. Эллины их дротиками называли. А в Риме – пилумами.

– Верно, – удивлённо глянул на меня Дмитрий, – откуда про эллинов знаешь?

– Варсонофий научил.

– Смотри-ка, – сказал Дмитрий, – он, оказывается, не только пером по пергаменту корябать умеет. Правильно тебя учит.

– Он меня грамоте выучил. А сейчас описание земное осваиваем и историю Эллады и Рима.

– Дельно, дельно! А про древних полководцев он тебе рассказывает?

– Нет.

– А вот это зря. Скажи ему, пусть тебе про Ганнибала, Эпаминонда и Цезаря поведает. А если не сможет или не захочет, скажешь, я сам тебе объясню, что это за люди и чем знамениты.

– Хорошо, боярин.

– И не называй меня боярином. Зови просто – Дмитрий. Понял?

– Понял.

– Ну, коли понял, то хватит болтать. Бери вон деревянный меч. Учение начнём с правильной стойки воина в бою…

Дмитрий учил меня много и сурово. Почти каждый вечер я проводил с ним, изучая удары мечом: рубящие и колющие, плашмя и рукояткой и даже ножнами! Боярин показывал, как надо передвигаться в поединке и в бою. А это делается, оказывается, по-разному! В поединке ты знаешь, что никто тебя сбоку или со спины не ударит, и следишь только за своим противником. А в сражении вокруг много народу и часто не сразу разберёшь, кто рядом – свой или чужой. Ты, может быть, мечом владеешь хорошо и в поединке сможешь легко увернуться или отбить удар, а в сражении это не всегда получается. Дмитрий говорил, что в бою надо открывать ещё три пары глаз – по паре слева, справа и на затылке.

Когда я немного освоился, деревянный меч был заменён железным, только без заточки, чтобы случайно, по недостатку мастерства, не поранить других или самого себя.

Дмитрий всё время усложнял обучение. То давал мне здоровенный меч, то заставлял надевать тяжёлую кольчугу, которая с непривычки сильно мешала мне передвигаться во время поединков. Кольчуга была длиннющей, для взрослого воина, поэтому болталась на мне свободно и больно хлопала по коленкам. Даже мозоли кровавые натёр.

Если я от особенно болезненного удара мечом кривился или падал от усталости после долгого учебного боя, он подходил, ободряюще улыбался и помогал встать. Но не всегда. Иногда он, наоборот, кричал на меня и говорил, чтобы я не притворялся и вставал сам. Даже бил ножнами по ногам. Чаще всего это помогало. Я поднимался и продолжал бой, хотя на самом деле едва на ногах стоял.