Тамара Михеева: Дети дельфинов

Но как простить тех, кто взрывает супермаркеты?

Максим шел, не думая, куда идет. Ему казалось, что мир его замер, застрял в одной точке в тот самый момент, когда он очнулся в белой палате и увидел склоненные над ним головы врачей. И узнал, что мамы с папой больше нет. Все, что было потом: Роська, разговоры с психологом, дядя Марк и его жена тетя Марина, их хлопоты, поездки на кладбище — все это он видел будто сквозь пелену, мутную пленку. Все это проходило мимо, не задевая, не трогая, не оставляя следа. Он не хотел разговаривать, даже с Роськой не хотел. Он уходил из дома, слонялся по улицам, мок под весенним дождиком, кормил голубей семечками. Он находил незнакомые улицы и переулки в родном, казалось бы давно изученном, городе, а однажды забрел в Порт.

Никто не знал, почему это место называли Портом. Рядом не было ни моря, ни реки. Был вокзал с путаницей путей, тяжелыми и бесконечными товарными поездами, с худыми собаками, с грязными нищими, которые селились в заброшенных бараках и под высокими платформами. На вокзале были свои законы. И в Порту тоже. Портовых боялись. Они не любили чужаков. Во дворах про них рассказывали страшные истории. А уже вечер. И как он сюда забрел?

Кто-то тронул его за плечо.

— Эй ты!

Максим обернулся. Перед ним стояла шеренга босяков. В прямом смысле — обуви не было ни у кого. Ноги черные, пятки затвердевшие.

— Что за птичка к нам тут залетела? — спросил упитанный лысый парень.

— Отстаньте от меня, — попросил Максим.

Интересно, что с ним сделают за это безобидное сопротивление?

— Смертник, — спокойно оценил лысый.

Он был здесь главный, это ясно. И кличка у него — Лысый. А у тощего светлоглазого — Нытик. А смуглого в грязном взрослом пиджаке все называли Платоном. Конечно, никто не представлялся Максиму. Все это он понял, пока его тащили вдоль стены из красного кирпича. Он начал было сопротивляться, но Нытик дал ему кулаком в живот.

Наконец остановились в каком-то тупичке: стена и дощатый забор с двух сторон. Поставили у стены, выстроились напротив.

— Доставай, — коротко приказал Лысый двухметровому.

Тот коротко зевнул и вытащил из рукава мешковатой куртки обрез. Максим вжался в стену, голой спиной почувствовал шершавую поверхность камней, и ему очень, очень захотелось жить.

— Ну, пли, — тихо скомандовал Лысый.

Неужели всё? Вот сейчас — и всё?

Максим точно знал, что смерть — это не конец. Он не верил ни в ад ни в рай. Точнее, верил, но по-своему. Верил, что если человек жил честно, был добрый, ни над кем не издевался, даже если он не был героем, а просто не делал подлостей, то после смерти он попадает в такое место, где встретится со всеми, кого любил здесь, в этой жизни, и там уже нет смерти, и голода нет, и болезней. И, наверное, там всегда лето. И живет его любимая собака Джемка, которая умерла два года назад от чумки. В Максимовом аду чертей и огня не было, просто человек там всегда один. Может, там те же райские кущи, но зачем они, если ты один?

Максим Осташкин за собой особых грехов не помнил и верил, что, когда умрет (вот уже через секунду), встретится с родителями. И они снова счастливо заживут вместе. Вчетвером. Ведь не важно, что Роська еще здесь, она все равно в его сердце, живая или мертвая.

Максим не выдержал и крикнул:

— Ну, стреляй, гад! Чего тянешь!

Мама, мама, я не боюсь, но за что они меня? Почему они все думают, что могут нас убивать?

— Подожди, Сява, — сказал Лысый. — Ну-ка…

Они подошли к Максиму почти вплотную. Максим увидел их глаза. Разные — темные, с прищуром, совсем светлые, узкие, азиатские, серые, карие… Не было в этих глазах злости. И жестокости не было.

— Как тебя зовут-то, Смертник? — спросил Лысый.

— Тебе-то что? — огрызнулся Максим.

— Так… — равнодушно пожал плечами Лысый. — Тебе, как приговоренному к казни за проникновение на нашу территорию, полагается последнее желание.

Ну какое у Максима могло быть желание? «Верните маму с папой»? Даже Господь Бог этого уже не сможет сделать. Чтобы Роське сообщили? Они даже не знают, что она есть. Босяки ждали терпеливо. Смотрели сурово, но как-то спокойно. И появилась у Максима крохотная надежда, что все это — нелепая и жестокая игра. Он сказал сипло:

— Не бросайте меня мертвого здесь. Похороните на Денисовском кладбище, я объясню, где именно.

— У тебя что там, местечко куплено? — усмехнулся Платон.

— Нет, — в тон ему ответил Максим и добавил тихо: — У меня там родители похоронены.

— Так ты что же, — дернулся Лысый, — сирота?