Константин Курбатов - Перочинный ножик

— Я — никудышный?

— Вы, — подтвердила Ленхен. — Но если вы действительно обещаете мне сегодня партию в шахматы, я разрешаю вам небольшую прогулку. Только за марками. Наденьте вот этот тёплый шарф. И пожалуйста, дышите носом.

— Носом, — завязывая шарф и делая вид, что сильно рассержен, ворчал Маркс. — Я всё равно лучше вас играю в шахматы. Я вам докажу. Сегодня же вечером. Впрочем, почему вечером? Мы сразимся с вами до обеда.

— У вас, как всегда, не хватает терпения, господин Мавр, — насмешливо заметила Ленхен. — До обеда у меня слишком много дел. До вечера! И готовьтесь к неминуемому поражению.

Как ловко она его поддела! «К неминуемому поражению». Ишь ты! Жаль, он до сих пор не придумал ей достойного прозвища.

В доме Марксов каждый имел прозвище. Тем самым как бы подчёркивалось равенство в семье. Ведь если учишь людей, как построить справедливое общество, то прежде нужно построить его в собственном доме. Хозяин — за смуглый цвет лица, чёрную бороду и пылкий нрав прозывался Мавром. Так когда-то в древности называли темнокожих людей, живших в Африке. Дочки звали отца ещё и Стариной.

Горячо любимую Женни, мать его дочерей, в доме называли Мэмэ.

Старшую дочь — тоже Женни — Кви-Кви. Среднюю — Лауру — Птичий глаз. Младшую — Элеонору — Тусси.

Хотя имели они и другие прозвища. Даже сынишка Эдгар, умерший в семилетнем возрасте, получил имя Муш — Воробышек.

Лишь Елена Демут до сих пор не имела солидного прозвища.

И Маркс подумал, что это явное упущение.

Осенний Лондон совсем утонул в тумане. Его хлопья недвижно висели в воздухе, скрывая очертания домов и деревьев на расстоянии двух шагов. Редкие дилижансы пробирались по улицам, непрерывно звеня колокольчиками. Но и звон колокольчиков, и вой рожков, и стук лошадиных копыт по камню, и предостерегающие крики возниц, и другие звуки глохли в насквозь пропитанном сыростью воздухе.

Купив в табачной лавочке почтовые марки, Маркс повернул обратно. На марках была изображена королева Виктория. Похожая на богиню, королева смотрела вдаль с таким видом, словно хотела сказать: британское королевство мгновенно рухнет, если только она оставит престол. Маркс же настойчиво доказывал обратное: только избавление от королей, капиталистов и остальных богатеев принесёт людям свободу и благоденствие.

А туман на улице, казалось, стал ещё гуще. Чуть зазеваешься, того и гляди расквасишь нос себе или встречному.

На перекрёстке Маркс столкнулся с женщиной, которая устало несла корзину с красными яблоками. Извинившись, он приподнял цилиндр.

Щёки у женщины были серыми. Яблоки она несла явно не себе. Вероятно, чья-нибудь служанка. Того, что ей платит хозяин, едва хватает на скудную одежду и полуголодное существование. Такие женщины не едят яблок. И их дети тоже не знают вкуса фруктов.

Ну и туман! В нём недолго и заблудиться.

Кто-то маленький и шустрый вынырнул из тумана прямо Марксу под ноги.

— Простите, сэр, — прозвучало снизу. — Я толкнул вас не слишком сильно? В таком тумане, конечно, нельзя бегать. Но я страшно тороплюсь…

Мальчику-школьнику было лет десять. За спиной у него топорщился ранец. А глаза горели в точности, как у Эдгара, у незабвенного Муша.

Маркс хорошо помнил глаза сына. Особенно в тот день, когда булочник привёз к их дому тележку с хлебом. Бедняга Воробышек, видя, как трудно живётся родителям, решил помочь им. Муш взял у булочника три булки и, сказав, что отца нет дома, помчался вверх но лестнице. Маркс на самом деле был дома. И ему пришлось терпеливо втолковывать сыну, как называется подобный поступок…

— Куда же вы так торопитесь? — поинтересовался Маркс.

— У меня, сэр, — сдерживаясь, чтобы не удрать, зачастил мальчишка, — чрезвычайно важное дело. Такое важное, что вы себе и представить не можете. Я вчера показываю штанам менный ножичек и говорю: своп! И что же, вы думаете, я слышу в ответ? Своп! Ну я…

— Минуточку! — остановил мальчугана Маркс. — При чём здесь штаны? Чьи штаны? Ваши? И что такое «своп»? Кто вам отвечает «своп»?

— Так я и говорю… — снова зачастил мальчишка.

Маркс знал все европейские языки. Мальчуган говорил по-английски. Но Маркс так ничего и не понял из его скороговорки. Получалось, что мальчик договорился вчера с собственными штанами относительно какого-то менного ножа. И теперь он мчался с этим самым менным ножом к своим собственным штанам. Хотя штаны, как отчётливо видел Маркс, присутствовали на своём законном месте.