Барбара О'Коннор - Желание

На следующий день я надела старые белые сапоги мажоретки [6] Мажоретки – девушки в военной или подобной форме, участницы парадов. Сапоги для мажореток выглядят непривычно для обывателей: высокое голенище, плотная шнуровка, винтажный каблучок. Джеки в школу. Я поняла, что совершила ошибку, сразу же, как вошла в автобус. Пока я шла по проходу, некоторые из девочек показывали на мою обувь, хихикая и перешептываясь. Я почувствовала, что мои щеки горят, и пристально посмотрела на них. Говард жестом пригласил меня сесть рядом с ним, но я плюхнулась на сиденье позади него.

Я провела все утро, рисуя синим фломастером на руке и притворяясь, что читаю. На перемене Говард раз за разом пытался упросить меня позволить ему показать школу:

– Я же твой Друг по Рюкзаку, помнишь?

Я покачала головой.

– Забудь об этом, – сказала я. – Мне это правда неинтересно. Более того, я не задержусь здесь надолго.

– Почему?

Я закатила глаза:

– Я говорила тебе. Я вернусь назад, в Райли.

– Но что, если твоя мама не сможет встать на ноги? – спросил он.

Так, какого черта он задает такие вопросы?

Я зашагала прочь от него, уселась под окнами кафетерия и стала смотреть, как ребята играют в футбол на площадке. Раз или два я глянула в сторону Говарда, который ковырялся ногой в грязи и выглядел насупленным.

Когда прозвенел звонок, все ученики побежали на построение. Кучка неуправляемых ребят протиснулась вперед, оттолкнув Говарда, а тот даже ничего им не сказал. Когда я направилась к остальным, девочка из моего класса по имени Одри Митчелл протанцевала прямо ко мне и противно произнесла:

– Милые ботинки.

Она ухмыльнулась, а подруги захихикали за ее спиной.

Я почувствовала, как дух Склоки начинает заполнять меня изнутри – от кончиков пальцев до макушки. Горячий, как огонь. А потом я сказала:

– Спасибо. Удобные для того, чтобы пинать, – И пнула девицу по ее тощей голени. Сильно.

Следующие несколько минут слились в хаос из плача, криков и жалоб, а потом я обнаружила себя сидящей перед мистером Мэйсоном, директором. Пока он читал лекцию на тему моего недопустимого поведения, я изучала чернильные звездочки и сердечки, которые нарисовала на своей руке этим утром.

Мистер Мэйсон спрашивал, знаю ли я о том, что поступила неправильно, и понравилось бы мне, если бы со мной поступили так же, и еще о куче вещей, до которых мне не было совсем никакого дела.

Я говорила «Да, сэр» и «Нет, сэр», но не отрывала взгляда от изрисованных рук и стучала каблуками ботинок мажоретки по ножкам стула.

Я пожала плечами, когда директор заявил, что собирается позвонить Берте и доложить о том, что я сделала. Потом я вернулась в класс и сказала Одри Митчелл, что очень сожалею, хотя на самом деле жаль не было. Так и закончился мой второй день в школе Колби.

В этот день в автобусе Говард снова проигнорировал лучи ненависти и направился прямиком ко мне. Он уселся на сиденье рядом со мной.

– Ты должна придерживать для меня место, потому что, как мне кажется, Друг по Рюкзаку обязан сидеть близко, – сказал он.

– Это против моих правил…

– Я уверен, ты можешь придержать место для Друга по Рюкзаку.

Я закатила глаза и отвернулась к окну.

– Почему ты пнула Одри Митчелл? – спросил Говард.

Я рассказала ему, как она произнесла «милые ботинки» с этой своей ухмылкой на лице.

Он покачал головой:

– Черт, Чарли, почему ты так разозлилась? Это же просто мелочь.

Я окинула его тяжелым взглядом. Может, это была мелочь для него, но не для меня. Я чуть не выдала про свой свирепый характер, унаследованный от Склоки, но не стала. Вместо этого я рассказала, как была отослана домой из детского сада в первый же день, потому что тыкала в мальчика карандашом.

– Концом с ластиком или острым? – спросил Говард.

– Острым.

– Черт, Чарли!

Я пожала плечами.

– Да, я знаю. Но я была зла.

– На что ?

– Он воткнул палец прямо в мой бутерброд, – сказала я.

Говард снова покачал головой, и его рыжие пряди упали поверх очков.

– Вот что ты начнешь делать с сегодняшнего дня: каждый раз, когда почувствуешь, что начинаешь злиться, говори «Ананас».

– Ананас?

– Да.

– Зачем?

– Это будет как бы кодовым словом, подсказывающим, что надо остыть. Мама научила моего младшего брата Коттона говорить «брюква» каждый раз, когда у него возникает сильное желание порисовать на стенах.

– И это работает?

– Иногда.

Это звучало тупее всего, что я когда-либо слышала, но я не стала этого говорить. Мы сидели в тишине, пока автобус двигался своим путем по узкой горной дороге. Раз в несколько минут вид изо окна менялся – вместо густых лесов с соснами, кустарниками и покрытыми мхом камнями появлялось огромное горное плато, простирающееся до бесконечности. Туманная дымка висела над ним, выделяясь на фоне глубокой синевы гор.