Леонид Савельев: Охота на царя

— Я имею честь предложить вам, — закончил свою речь прокурор, — господа сенаторы, вынести им всем безусловно обвинительный приговор, обрекающий их на смертную казнь через повешение…

Потом каждый из подсудимых сказал свое последнее слово.

Желябов хотел объяснить цели революционеров, но председатель суда не позволил ему говорить об этом. Тогда Желябов сказал:

— На дознании я был очень краток. Но если бы я знал, что это будет за суд. то я совершенно молчал бы. Больше ничего.

— Много, очень много обвинений сыпалось на нас со стороны прокурора, — сказала Перовская. — Кто знает нашу жизнь, не бросит нам обвинения в жестокости.

— Я написал проект воздухоплавательной лодки — сказал Кибальчич. — Вероятно, мне уже не придется работать над ним дальше. Я прошу позаботиться о моем проекте.

— Я против цареубийства, — сказал Рысаков, надеявшийся на помилование.

В три часа ночи судьи удалились на совещание.

В седьмом часу утра судьи вернулись в зал. Один из сенаторов прочел приговор.

«Виновен ли крестьянин Андрей Желябов 30 лет, в том, что он принадлежал к тайному обществу, имевшему целью ниспровергнуть существующий в империи строй, и помогал цареубийству?»

— Да виновен.

«Виновна ли в том же преступлении дворянка Софья Перовская, 27 лет?»

— Да, виновна.

«Виновен ли в том же преступлении сын священника Николай Кибальчич. 27 лет?»

— Да, виновен.

«Виновна ли в том же преступлении мещанка Геся Гельфман, 26 лет?»

— Да, виновна.

«Виновен ли в том же преступлении крестьянин Тимофей Михайлов, 21 года?»

— Да, виновен.

«Виновен ли в том же преступлении бывший студент Николай Рысаков 19 лет?»

— Да, виновен.

«На основании статей 241, 242 и 249 уложения о наказаниях все означенные подсудимые приговариваются к смертной казни через повешение».

«Дорогая моя, неоцененная мамуля. Меня все давит и мучает мысль, что с тобой. Дорогая моя, умоляю тебя успокойся, не мучь себя из-за меня, побереги себя ради всех окружающих тебя и ради меня также.

Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю ее, так как давно знала, что, рано или поздно, а так будет. И право же, милая мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения, поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю все предстоящее мне. И единственно, что тяжелым гнетом лежит на мне, — это твое горе, моя неоцененная, это одно меня терзает, и я не знаю, что бы я ни дала. чтобы облегчить его…

Мысленно крепко и крепко целую твои ручки и на коленях умоляю не сердиться на меня. Мой горячий привет всем родным. Вот и просьба к тебе есть, дорогая мамуля, купи мне воротнички и рукавчики, потому что запонок не позволяют носить, а воротничок можно. А костюм мой тут очень расстроился. До свидания же, моя дорогая, опять повторяю свою просьбу: не терзай и не мучай себя из-за меня; моя участь вовсе не такая плачевная, и тебе из-за меня горевать не стоит.

Твоя Соня. 22 марта 1881 г.»

Это письмо Софья Перовская написала за двенадцать дней до казни…

3 апреля осужденных разбудили и дали им чай: по закону нельзя вешать натощак.

Их посадили на телеги и привязали к сиденьям, скрутили руки. В девять часов утра приехали сани на Семеновский плац у Царскосельского вокзала. По обеим сторонам улиц стояли шпалерами войска и толпился народ. На плацу стоял эшафот: черный помост с черными перилами с позорными столбами и с виселицей. Около эшафота, ожидая осужденных, разгуливал палач с четырьмя помощниками, все в синих поддевках.

На плацу были собраны конные жандармы, казаки и гвардейцы. Позади войск теснилась толпа. Было совсем тихо, когда чиновник читал приговор; только раз прогудел паровоз с Царскосельского вокзала. Вдруг забили частую дробь барабаны. Осужденные поцелуем простились друг с другом. Только с Рысаковым никто не простился.

А потом их казнили.

На том месте, где был убит Александр II, заложили церковь. Ее кончили строить только в 1907 году.

А через десять лет, 1 марта, над Зимним дворцом поднялся красный флаг.

Теперь улица Пролеткульта.