Шарон Крич - Моя вторая жизнь

А потом я посмотрела наверх, как, должно быть, поступил второй заключённый. Впереди я увидела пальмы, росшие вдоль дорожки, синее небо с белыми облачками и холмы, спускавшиеся к синему озеру. На одном берегу уютно свернулась Швейцария, на другом развалилась Италия.

Почти всё озеро было окружено горами; две самые высокие из них стояли на противоположных берегах. На вершине горы Сан-Сальваторе мерцала красная лампа, а на вершине горы Брэ виднелся неровный пик, опускавшийся в небольшое углубление. Гатри сказал, что к октябрю на вершине Брэ появится снег.

Всё казалось таким странным: я стою в Швейцарии и вижу Италию. Ещё странным казалось, что можно где-то стоять и одновременно видеть пальмы и снег. Ну и страннее всего было то, что я вообще здесь стою.

Может быть, если я закрою глаза, то смогу почувствовать себя в Нью-Мексико. Запах, конечно, не такой, как в Нью-Мексико, воздух тоже, но вдруг, если я продержу глаза закрытыми достаточно долго, всё вокруг превратится в Нью-Мексико? А потом я загляну в окна нашего дома и увижу маму, папу, Стеллу и малыша. Впрочем, если они меня увидят, то, наверное, не обрадуются, что я вернулась.

Когда мне на голову упала хурма, прервав сон наяву, я закричала на неё, и на дерево над головой, и на осу, которая тут же спикировала на мои волосы.

– Эй!

Ящерица поспешно взобралась по стене, словно точно зная, куда направляется. У неё была своя цель. Видит ли она небо? Есть ли цель у меня? Если меня посадят в тюрьму, и я выгляну в окно, что я увижу: грязь или небо?

Я не понимала, что должна увидеть. Наверное в рассказе Гатри про заключённых чего-то не хватало.

До открытия школы оставалась неделя. Гатри сказал, что оставит багаж, а потом уедет к друзьям в Милан. Гатри уже второй год здесь учится. Я думала, что он старше меня, но он сказал, что ему тринадцать, как и мне.

– Ты один едешь в Милан? – спросила я.

– Тут недалеко… ну, ты, наверное, увидишь его с вершины Сан-Сальваторе. Милано!

Он поцеловал свои пальцы и воздел руку к небу; этот жест казался странным, чужим, зато сразу казалось, будто Гатри много знает о мире. Я повторила его жест, и он засмеялся.

– А как туда добраться?

– Просто садишься на поезд и едешь – престо! Не успеешь оглянуться, ты уже там! Попробуй. Поехали со мной, если хочешь…

С таким же успехом Гатри мог предложить мне собрать вещи и уехать в Африку. У меня хватало хлопот и с тем маленьким кусочком швейцарской земли, в которую меня посадили.

За неделю, прошедшую с моего приезда, я потихоньку исследовала окрестности дома дяди Макса и тёти Сэнди. В первый день я обошла территорию школы. Во второй – прошла из конца в конец виа Попорино. Ну а сегодня поднялась по Коллина-ди-Оро в деревню Монтаньола и теперь возвращалась обратно другой дорогой. Завтра я собиралась спуститься с холма к церкви Сан-Аббондьо. Я, словно кошка, обозначала границы территории. Я делала так всегда, инстинктивно, где бы ни жила.

Гатри спросил, куда я собираюсь отправиться, пока ещё не начались занятия.

– Никуда, – ответила я. – Я должна жить здесь, с новым… с моим дядей.

Мне не хотелось говорить, что я живу у директора.

– Должна жить здесь? – спросил Гатри. – Да я бы отдал правую руку на отсечение, чтобы жить здесь всё время, круглый год.

– А я – нет, – ответила я.

После этого Гатри и рассказал мне историю о заключённых.

Когда я вернулась домой, тётя Сэнди показала мне цветок хлорофитум, который ей подарила соседка. У него были тонкие бледно-зелёные с белым листья, которые тянулись вверх, и десятки отростков, их тётя Сэнди назвала «детками». У «деток» прямо в воздухе торчали маленькие корешки, будто пытавшиеся дотянуться до земли. «Это я, – подумалось мне. – Я маленькое растение, у которого корни болтаются в воздухе».

Тем вечером я нашла в новом словаре слово похищение. Вариантов было несколько; я выбрала portare via a forza и сделала новый плакат.

Тётя Сэнди сказала:

– По-моему, ты написала заберите силой, в повелительном наклонении. Словно просишь кого-то прийти сюда и похитить тебя. Ты именно это хотела сказать?

Нет, не это. Но ни я, ни она не смогли придумать способа превратить заберите силой в забрали насильно.

Потом я попробовала «Помогите!», но вариантов перевода для этого слова оказалось настолько много, что я в конце концов просто прицелилась наугад и ткнула карандашом в один из вариантов.

SERVITEVI! – написала я.

Когда дядя Макс пришёл пожелать спокойной ночи, он посмотрел на мой плакат и сказал: