Антон Таммсааре - Наш лисенок

И как раз в эту минуту скрипнула калитка, и когда Атс подбежал к окну, он увидел, что во двор входит отец.

— Папа идет, папа идет! — закричал Атс и стремглав выбежал во двор, как будто у него никогда не болел ни один палец. — Ты достал ошейник и пряжку? — выпалил он.

Отец равнодушно ответил:

— А как же иначе! За деньги все можно достать.

— Покажи, — стал упрашивать мальчик, ухватив отца за полу пиджака.

Но отец не хотел показывать и, отстранив сына, сказал:

— Да потерпи ты немножко. Вот поем, тогда и посмотрим, что из всего этого получится.

Для Атса слова отца прозвучали, как гром с ясного неба. Ему страшно было подумать, что придется ждать еще, пока папа стянет с ног сапоги, сменит воскресную одежду на будничную и сядет за стол обедать. Любое испытание он перенес бы легче, чем такое долгое ожидание. Лучше уж бегать с окровавленными пальцами, чем сидеть и смотреть, как папа спокойно, даже равнодушно занимается своими делами. И уж совсем невтерпеж стало ему, когда отец вынул из кармана какой-то сверток в желтой бумаге и положил его на подоконник. В свертке, несомненно, было все то, что так ждал Атс. Он подкрался к нему, потрогал его пальцем, чтобы почувствовать, что там лежит, завернутое в бумагу, но она зашуршала, кажется, только от одного его взгляда, и отец не оборачиваясь сказал:

— Атс, оставь сверток в покое!

Атс так и сделал и вышел из комнаты.

— Куда ты? — закричала мама ему вслед. — Иди есть, не то остынет!

Но Атс сделал вид, будто ничего не слышит или как будто у него такие неотложные дела, что он обязательно должен выйти из комнаты. У него были свои планы. Сверток лежал на подоконнике, окно было открыто. И Атс подумал: «Развернуть покупку на подоконнике я не смогу, папа услышит, как шуршит бумага. А вот если бы мне удалось через открытое окно стащить сверток и убежать с ним за угол дома, я смог бы открыть его и все хорошенько рассмотреть, ведь папа оттуда не услышит шуршания. А потом можно будет все снова завернуть в бумагу и через открытое окно положить на подоконник. Потом я вернусь в дом и сяду за стол, на душе у меня будет спокойно, и я с аппетитом поем».

Оттого-то Атс и стал глухим, когда мама звала его обедать. План его, как выяснилось, был рассчитан что надо и удался на славу: Атс схватил сверток с подоконника, унес его за угол дома, открыл и обследовал содержимое. По, к своему удивлению, обнаружил в нем множество вещей, не имевших никакого отношения к ошейнику: какие-то медные гвозди и шурупчики, пара крючков и скобок. Была еще полоска кожи, свернутая в трубочку, а ошейника не было. Не было и золотистой медной пряжки. У Атса даже сердце екнуло: неужели папа забыл об ошейнике или не нашел в лавке ничего подходящего? Ну конечно, в лавке не было ничего такого, из чего можно сделать лисенку ошейник. Да и в самом деле, с какой стати торговать такими вещами, раз ни у кого нет лисенка. Ни у кого! Только у них, да и то лишь потому, что сгорел молодой сосняк. Папа очень жалеет лес, каждый день горюет о нем, но зато теперь у них есть лисенок. Из лисьей шкуры когда-нибудь получится хорошая теплая шапка или воротник на шубу, говорит папа. У других лес не горел, вот у них и нет лисенка.

Так рассуждал Атс сам с собой, направляясь в комнату, потому что мама опять позвала его обедать. Но когда мальчик садился за стол, на сердце у него было тяжелее прежнего. Раньше он сгорал от любопытства и ожидания, теперь же чувствовал одно только разочарование: ведь в свертке не было ни ошейника, ни пряжки, только какие-то бесполезные медяшки, от которых Атсу было ни холодно ни жарко.

Но после обеда дело обернулось и того хуже. Теперь папа в свою очередь взял сверток и развернул его. Почему-то он первым делом стал пересчитывать свои гвоздики и винтики и выяснил, что двух не хватает. Он снова пересчитал их, но чего не было, того не было.

— Что за чепуха, — бормотал он себе под нос, — ведь я сам пересчитывал винтики и собственными руками завернул в бумагу, чтобы они не затерялись, а теперь двух не хватает.

Он встал со стула, подошел к своей одежде и проверил карманы. Но в карманах их тоже не оказалось. Тогда он внимательно осмотрел пол, сдвинув с места стулья, но и на полу ничего не нашел.

— Прямо обман зрения какой-то! — воскликнул отец. — Чудеса, да и только! Сам считал, сам завернул в бумагу, бумага цела, карманы целы, бумагу не разворачивал, из кармана не вынимал, а винтики исчезли, как будто их корова слизнула.