Шарон Крич - Замок Корона

«Вор?» – думали они оба озадаченно.

Король не мог припомнить, когда он последний раз слышал слово «вор». Слышал ли он его вообще когда-нибудь? А если нет, то откуда он знает, что оно значит?

Королева Габриэла умела читать его мысли:

– Это из историй про воров, которые рассказывал Сказитель…

– Ужасно! Воры вечно пытаются украсть что-то, что им не принадлежит.

– Но у нас в нашем королевстве нет воров, Гвидо, милый. Правда?

– Ни в коем случае! – пробормотал король. – Ни в коем случае! Ужасная штука эти воры.

Но королева всё-таки задумалась: а почему, собственно, у них нет воров? По каменным ступеням она направилась к себе в спальню, но остановилась на площадке лестницы. Внизу раскинулся внутренний двор, в котором суетились слуги. В нём цвели цветы и то тут, то там летали туда-сюда птицы. За открытыми главными воротами замка видны были более пышные сады. Одна из дорожек шла через них к «причуде» короля – домику отшельника.

Позади него виднелась каменная стена, а внизу расстилались прекрасные и так хорошо знакомые зелёные холмы и пастбища, усеянные полевыми цветами. Между холмов живописно вилась река Вайноно, серебристо-синяя на солнце, а вдали, на её берегу, стояла деревня. Она представляла собой множество разбросанных тут и там невысоких каменных домиков с красными черепичными крышами, рыночную площадь с яркими синими, красными и золотыми флажками, а на окраинах – ряды деревянных хижин с соломенными крышами.

С лестничной площадки королеве было видно всё её маленькое королевство Корона. Она думала о крестьянах, которых видела два раза в год, во время своих регулярных визитов в деревню. Их лица всегда были хорошо умыты, а одежда, хоть и сшита из грубой ткани и мешковины, чистой. Дети с восхищением смотрели на них с королём, протягивая букеты полевых цветов, собранных на лугах. Как среди них мог оказаться вор?

Король Гвидо стоял посреди тронного зала, всё ещё не в силах оправиться от впечатления, которое на него произвело слово «вор». Он не думал о деревенских крестьянах. Его мозг сверлила лишь одна мысль: Что было украдено?

– Приведите ко мне министра учёта! – приказал он своему первому слуге.

– Учёта чего? – переспросил слуга. – Продовольствия? Одежды? Лошадей? Оружия? Серебра? Золота? Или…

– Достаточно! – воскликнул король. – Приведите их всех! Всех министров учёта ко мне!

Пия была стройной девочкой с большими миндалевидными глазами, густыми чёрными ресницами, вьющимися тёмными волосами, длинными ногами и лёгкими, грациозными движениями.

Во многом она была очень непохожа на других крестьян их деревни, которые были крепки и коренасты, а двигались быстро и без изящества. Пия не знала, сколько ей лет. Хозяин говорил, что двенадцать, а старушка из дома в их переулке – что тринадцать.

Жители деревни прозвали её Девочка-орлица за пронзительный взгляд и твёрдость. И, хотя она часто мечтала научиться летать, она была не из тех, кому легко дать определение. Она могла быть яростной, если бросить ей вызов, но умела и промолчать, сдерживая эмоции. Ей была присуща девичья открытость, с какой она умела радоваться мелочам: парящей в небесах птице или найденному на рынке лоскутку алой ткани. Но умела она быть и очень взрослой: старалась не жалеть себя, уважала чувства других людей и заботилась о брате.

Пия редко переживала из-за повседневных проблем, предпочитая размышлять о том, откуда они с Энцио появились и что ждёт их в будущем.

Эти мечты были исполнены надежд и возможностей, хотя ничто в реальной жизни до сих пор и не давало ей повода думать, что она как-то может измениться: ничто, кроме чего-то внутри неё, что и делало Пию самой собой.

Пия не помнила своих родителей и сохранила в памяти лишь смутный образ высокого стройного человека, которого она называла дедушкой. Иногда в её мозгу мелькало воспоминание о странном путешествии под одеялом в скрипучей повозке лунной ночью, о вкусе соли на губах, запахе чеснока в воздухе, шёпоте вокруг и о том, как кто-то всё повторял: « Bellissima, bellissima ».

Она не помнила, был ли в этой повозке Энцио, но во всех более поздних воспоминаниях он был, как было и сознание того, что он её брат и она как старшая обязана о нём заботиться.

Энцио был худым и гибким мальчиком, высоким для своего возраста (сколько ему было – десять? Одиннадцать?), с угловатым, но приятным лицом, обрамлённым непослушными вьющимися каштановыми волосами, летом отливавшими золотом. Его длинные тонкие руки, мозолистые от работы, как и лицо, загорели на солнце. Энцио смотрел на мир открытым доверчивым взглядом, но становился очень осторожен, если Пия скрывалась из виду.