Надежда Смаглий - На грани (сборник)

– Папка, родненький, а мама сказала, что ты ушёл совсем! А ты не ушёл!? Я так и знал! Ты же не можешь уйти? Никак не можешь, правда? Скажи?

Поворачивая ладошками лицо отца, он пытался заглянуть в глаза, чтобы увидеть в них ответ на свой вопрос, но тот отворачивался, только всё крепче прижимал к себе худенькое тельце. Потом поставил на землю подальше от окна, из которого падал свет, и спросил хриплым шёпотом:

– Ты был на круче?

Санька заулыбался, снова обнял его за шею и зашептал:

– На нашем месте. Слушай, пап, что я тебе расскажу! Там какая-то ночная птица так пела, что…

– Потом, сынок, расскажешь. Я спешу.

– Куда спешишь? Ты что? Вот же он – наш дом! – снова поворачивая голову отца теперь в сторону дома, выдохнул Санька, – забыл, что ли? Пошли, мама будет рада, что ты не совсем ушёл!

Он взял его за руку и потянул к крыльцу. Почувствовав сопротивление, сначала посмотрел изумлённо, а потом, словно выдавая великую тайну, которая точно вернёт папку, добавил:

– Она – плакала!

Отец стоял, опустив голову, и Санька снова зашептал скороговоркой:

– Ты же наш. Мой, то есть. Я люблю тебя, а ты в город хочешь. Так неправильно. Несправедливо. Пошли домой, я расскажу тебе о птичке, что пела у реки. Знаешь, как красиво пела! Ещё на гармошке сыграю, чтобы и ты услышал. Я выучил сразу, у меня получилось!

Отец отвернулся, и плечи его затряслись.

– Не могу. Уезжаю в город. Может, вернусь за тобой. Потом. Позже.

– Папка, а как же я? Я сейчас с тобой хочу, не потом! – вцепился Санька в рукав, не желая его отпускать, – мама злая, она меня не любит и бьёт!

Отец внимательно посмотрел на сына и присел перед ним.

– Как бы тебе объяснить, сынок, чтобы понял – мал ещё слишком. Мама не злая, она хорошая и добрая. И любит тебя. А кричит и шлёпает оттого, что не понимает. Думает, главное – вкусно кушать, да мягко спать. Ошибается. В жизни надо и творить, и мечтать, да так, чтобы душа пела! Без этого нет человека, только тело одно. Мы словно в болоте живём, а в вышине – птицы поют…

Санька испуганно смотрел на отца, не понимая и половины того, что тот говорил, но ему даже представить было страшно, что они могут жить в страшном болоте! Глаза защипало, и он от жалости чуть не расплакался.

Но отец, увидев ужас в его глазах, словно очнулся и снова прижал к себе.

– Ты прости меня, сынок. Нет больше терпения, словно что-то порвалось враз. Ты поймёшь меня. Не сейчас, потом. А маму береги и люби. Маму нельзя не любить!

Затем приподнял, посадил его на подоконник и исчез…

Санька изумлённо оглядывал палисадник.

«Как папка мог его бросить? Может, шутка? Или придумал новую игру? Точно – игра! Он сейчас вернётся. Не может не вернуться!»

В кустах раздался шорох. Санька вздрогнул и от радости чуть не вывалился из окна, – «папка!» И долго-долго вглядывался потом в глухую темноту, но ничто больше не нарушало тишину. Видимо, пташка ночная перескочила с ветки на ветку. Он подтянул колени к подбородку и замер, изредка всхлипывая, да время от времени резко смахивая ладошкой слёзы, чтобы лучше видеть тропинку, по которой ушёл папка.

А луна равнодушно рассыпала в ночи серебро, всё ярче освещая маленькую фигурку в тёмном проёме окна.

Санька поднял залитое слезами лицо и уставился в небо, пытаясь разглядеть среди мерцающих звёзд отражение огней большого города, и прошептал:

– А как же мой город-мечта, а, папка?

– Шурка! Где ты прячешься? Опять дуешь в свою штуковину? Куры по улице шастают, мусор кругом! – мать размашисто шагала по двору и, заглядывая во все укромные местечки, искала сына. С тех пор, как уехал муж, прошло несколько лет. За это время в доме ничего не изменилось: полный двор скотины радовал глаз, постройки отремонтированы, калитка сверкает свежей краской. В каждом уголке чувствовалась крепкая хозяйская рука.

– Шурка, охламон ты этакий! Выходи, кому говорю, мне в город ехать надо, на кого я хозяйство оставлю? Или мне мать попросить управиться? – пошла на хитрость женщина. Из-за дальнего сарая показался взъерошенный Санька.

– Чего её звать? Сам справлюсь. Кур я кормил. Кто виноват, что они такие прожорливые, всё лезут и лезут на улицу! Ты ведь ругаешься, когда много зерна сыплю! И двор мёл, только ветром снова нанесло мусор, да и листья нападали, – заворчал он, вытягивая из рыжей шевелюры соломинки.