Светлана Лубенец - Переписать судьбу

Это означает, Татуся, что всему свое время! Все, что обещано, будет исполнено. Раз папа сказал, что мы скоро снова будем есть пирожные, значит, не напрасно!

– Ну… как хотите… было бы предложено… Пойду-ка куплю пирожное себе, раз такое дело! – заявила бабушка и гордо удалилась.

– Наверное, обиделась, – предположила Наташа.

– Ничего… – ответил отец, все еще выглядевший смущенным. – Все образуется, вот увидите…

Так что деньги у бабули имеются, но как их попросить? Можно, конечно, сказать правду – нужны на Габи. Но понравится ли это бабушке? Скажет, ишь какие: на пирожные не взяли – обидели, а на куклу подавай! Пирожные – это, конечно, условность, иносказание. Смешно переживать именно из-за пирожных. Но все-таки она явно обиделась, что семья сына отказалась принять ее помощь. Еще бабуля может обидеться на то, что, имея прекрасную Марту – ее подарок, внучка собирается купить еще какую-то Габи. Объяснить свою страсть к куклам Наташа не в состоянии. Ее могут понять только те люди, которые ходят на кукольные выставки, – коллекционеры и мастера. Остальным кажется, что куклы – детское увлечение. Им не доказать, что взрослые в них не играют, а любуются их совершенной красотой.

Увлеченная своими мыслями Наташа не заметила, как забрела во двор, где в старом доме сталинской постройки жила бабушка. Заходить к ней или не заходить? Просить денег или не просить? Впрочем, если не просить, то с Габи придется распрощаться, а этого, кажется, уже не перенести…

Девушка уселась на скамейку у подъезда и уставилась на куст сирени. Цветочные грозди так набухли, что было ясно – не сегодня-завтра непременно «вылупятся» цветы. Возле этого дома росла необыкновенная сирень. Бабушка, смеясь, говорила, что ее кисти цвета бешеной фуксии. Наташа была с ней вполне согласна. Нигде больше она такой не видела.

Возможно, посидев на скамейке, девушка все же ушла бы домой, так и не решившись подняться на четвертый этаж, но тут из подъезда вышла бабушка собственной персоной.

– Наташка! – удивленно воскликнула она. – Ты что тут сидишь? Чего не поднимаешься?

– Так… – растерялась девушка. – Погода хорошая… На сирень вот… смотрю…

– Да! Скоро распустится! Ну… пошли, что ли?

– Куда?

– Как куда? Ко мне, разумеется!

– Ты ж вроде куда-то собиралась… в магазин, наверное…

– Вообще-то… на почту… Но… попозже схожу! Живо поднимайся! У меня пирог с капустой испечен! Тебе ж нравится! И чай заварен как раз твой любимый – с жасмином!

Наташа постаралась подавить вздох, который слишком явно продемонстрировал бы ее озабоченность отнюдь не сиреневым кустом, и, еле переступая ногами, ставшими почему-то вдруг ватными, принялась подниматься вслед за бабушкой по лестнице.

Бабушка жила в коммунальной квартире, каковых в городе уже почти не осталось. И их квартиру давно расселили бы, если бы соседи хотели расстаться. Они прожили вместе больше сорока лет душа в душу, что редко случается в коммуналках, сроднились и уже не представляли себя друг без друга. Стоило Наташе появиться в кухне, как одна из бабушкиных соседок, абсолютно седая, но моложавая и очень интеллигентная Роза Максимовна, тут же поставила перед ней вазочку с шоколадными ассорти.

– Розочка, ты перекормишь мою внучку сладостями, – моментально отреагировала бабушка, но весьма вяло. Наташа знала почему. Бабушка обожала шоколад и первой выудила из вазочки конфетку.

Пока пожилые женщины взахлеб обсуждали пользу и вред шоколада, а заодно и всего сладкого, Наташа выпила свою чашку чая и, дожевывая кусок пирога, отправилась в бабушкину комнату. Она любила бабулино жилье. Комната была наполнена старыми вещами, которые уже не найдешь ни в одном магазине. На полированном комоде у окна стояли удивительные финтифлюшки, как называла их бабушка. Во-первых, круглая музыкальная шкатулка. Она напоминала собой здание театра. Окна, заклеенные фотографиями из балета «Лебединое озеро», казались маленькими экранчиками старых черно-белых телевизоров. Тоненькие золоченые колонны поддерживали крышку шкатулки, на которой были изображены две балерины в ролях Одетты и Одиллии, то есть белого лебедя и черного. Когда крышка откидывалась, шкатулка играла танец маленьких лебедей. Звук был такой необычный, что сразу вспоминалась сказка Одоевского «Городок в табакерке», где злые дядьки-молоточки обижали мальчиков-колокольчиков, из чего и рождалась странная механическая музыка. В шкатулке бабушка хранила брошки, единственные украшения, которые носила. Это была всего лишь бижутерия, но совершенно не похожая на современную. Особенно Наташе нравилась квадратная брошь, составленная из ажурных золотистых цветков, похожих на лилии. В серединке каждого цветка сверкали прозрачные коричневые стеклышки, ограненные под драгоценные камни, а в центре брошки испускал искры крупный золотистый кристалл. Бабушка иногда прикалывала эту брошку к шелковому платью медового цвета, и тогда, высокая, с горделивой осанкой и высокой прической из абсолютно белых волос, которые никогда не красила, казалась внучке чуть ли не герцогиней.