Светлана Лубенец - Переписать судьбу

После фильма они еще погуляли по городу, очередной раз поговорили о пустяках, и Наташа, довольная прогулкой гораздо более, чем «Иноземцем», возвратилась домой такая счастливая, будто никаких неприятностей с ней и не происходило. Дома же ей пришлось о них вспомнить, потому что сразу на пороге ее встретила бабушка.

– Бабуля… – Наташа совершенно растерялась. – А ты что у нас делаешь? Разве папа с мамой уже пришли с работы?

– Не пришли, – отозвалась бабушка с очень серьезным лицом. – Но у меня же есть ключи от вашей квартиры, ты же знаешь.

– Да… конечно… знаю… – Ноги Наташу не держали, и она в полном изнеможении опустилась на скамеечку у зеркала в прихожей.

– Нет уж! Вставай немедленно! – распорядилась бабушка. – Здесь я не стану с тобой разговаривать! Пошли-ка обе сядем поудобней!

Девушка с трудом поднялась на ноги, сделавшиеся непослушными, и прошла за бабушкой в комнату. Когда они обе опустились в кресла напротив друг друга, Галина Константиновна рявкнула:

– Ну!

Наташа вздрогнула. Она понимала, что именно хочет знать бабуля, но почему-то надеялась, что ту все же интересует какой-нибудь другой вопрос, и, запинаясь, пролепетала:

– Чт-т-то?

– Не «что?», а «на что?»! На что ты потратила деньги?

Наташа удивилась и обрадовалась тому, что бабушка не спрашивает «как ты могла?», «есть ли у тебя совесть?», и потому сразу призналась:

– Н-на… к-куклу…

– На какую еще куклу? Как можно истратить столько денег на куклу?!!

– У меня еще и свои были… Немного, конечно…

– Ничего не понимаю! Ну-ка рассказывай с самого начала!!

И Наташа принялась рассказывать. Бабушка слушала внимательно, не перебивала, не уточняла, и по ее лицу невозможно было понять, как она к внучкиному лепету относится. Когда девушка закончила, Галина Константиновна некоторое время молчала, а потом вдруг вместо того, чтобы начать ее стыдить, с очень странной интонацией спросила:

– Ты сказала, ее зовут Габи?

Наташа кивнула.

– Габи… Габриэла… Не может быть…

– Ч-чего н-не может быть? – опять начав запинаться, спросила девушка.

Вместо ответа бабушка потребовала:

– Ну-ка покажи мне ее!

– Н-нет…

– Почему «нет»?

– Потому что ее нет…

– Как нет? А где она?

И Наташе пришлось рассказать про Новицкую.

– Да ты с ума сошла, Наташка! – возмутилась бабушка. – Как можно дарить такую дорогущую вещь?

– Она же битая! Мокрая! В плесени уже…

– Мы бы ее реставрировали, глупая твоя голова!

– Как? – изумилась Наташа. – Теперь я ничего не понимаю… Почему ты не ругаешься? Это странно! Странно! Странно! – И девушка залилась слезами. Она так часто представляла себе, как об этой некрасивой истории узна́ют ее родные люди, как изничтожат ее справедливыми упреками и презрением, поэтому неожиданная реакция бабушки ее не столько успокоила, сколько испугала. Во время довольно спокойных разговоров с Калининым и Олесей Новицкой, во время уроков и даже на встречах с Яном над ней все время дамокловым мечом висело осознание того, что скоро грядет расплата за совершенное. Она плохо спала, плохо ела и получила уже две двойки, а теперь вдруг бабушка говорит какие-то странные вещи. Наташа к этому была абсолютно не готова, и потому никак не могла унять слезы. Она размазывала их по щекам, но слезы все равно стекались к подбородку и с него капали на ветровку, которую она так и не сняла. Девушка всхлипывала и даже постанывала, находя в этом непонятное облегчение своему горю, но вмиг замолчала, когда бабушка вдруг спросила:

– А башмачки Габи уцелели? Вы их в фонтане не потеряли?

– Н-не п-потеряли… – с трудом ответила Наташа.

– Они по-прежнему на кукле?

– Н-не знаю… Может, Олеся их вы-выбросила… Она только платье хо-хотела…

– А вы… – Галина Константиновна встала с кресла и заходила по комнате, потом подошла к внучке, села на подлокотник ее кресла и опять спросила: – А вы… ну… случайно… башмачки не рассматривали? Там могло быть клеймо… кожаного товарищества… 1923 года…

– Бабушка! Не мучь меня! – взмолилась Наташа. – Какое отношение ты имеешь к этой кукле?!

– Так там было клеймо?!!

– Было…

– Значит, это она… – Галина Константиновна положила руку себе на лоб, и лицо ее стало таким, будто мучает дикая головная боль.

– Кто? – очень тихо спросила Наташа.

– Габриэла… Габи – это уменьшительное от Габриэлы…

– Откуда ты все это знаешь, про Габриэлу-Габи, про клеймо?

Пожилая женщина, не ответив на этот вопрос, сокрушенно покачала головой и снова задала свой: