Софья Андреева - 77 бантиков на одной голове

Мышь, неудобно повиснув на одном крыле, тихо простонала:

— Я гуляла. Между прочим, возвращалась из гостей, от моей новой подружки Леночки. Никого не трогала, вдруг кто-то сбил меня с крыльев. Ой как больно!

Корова довольная, что оба её глаза целы и невредимы, и что произошло лишь маленькое недоразумение, вежливо возразила.

— Между прочим, я вам предупредительно гудела.

— Как это вы гудели? — округлив и без того огромные глаза, изумилась мышь.

— Я мумукала, МУ — МУ.

— МУ — МУ? — страшно удивилась Мышь. — Не слышала.

— Да, два раза, а потом вы куда то исчезли, — вспомнила события пятиминутной давности Корова.

— Да кто же гудит МУ — МУ? — распалялась мышь, — надо гудеть БИ — БИ.

— Да что вы говорите??? — искренне удивилась Корова, — впервые слышу. Обещаю исправиться. Но мне кажется, если бы я крикнула БИ — БИ, вы бы все равно в наушниках меня не услышали.

Мышь опустила голову, и задумчиво произнесла.

— Вы правы. Но все равно Коровы не должны летать, они должны ходить, и желательно по земле.

— Согласна, вы даже не представляете, как я с вами согласна! Но мне простительно, я святая, и из Индии.

— А что у вас в Индии правил полетов не существует? — перешла в наступление мышь.

Тополиха, утомленная перепалкой и путешествием, прилегла рядом и мгновенно заснула. Она не слышала, чем закончился спор, но проснулась она словно от толчка. Тополиха открыла глаза и огляделась. Утро только занималось, значит, она проспала совсем немного — пару часов. Первые птицы наперебой воспевали гимн зарождающемуся дню.

Тополиха перевернулась на другой бок и не поверила собственным глазам. Отойдя от неё на почтительное расстояние и забыв обо всем на свете, все слушали Рябину.

— Ну, с Коровой и Рябиной все понятно, но Желми! Как он мог? Измученный страданиями, продырявленный пулей, заниматься такими пустяками, как слушать стихи!!! Тополиха видела, как он поглощен, весь превратился в слух, никакого притворства…. Тополиха тихо подползла к слушателям и притаилась. Она могла бы и не беспокоится, так как все равно её никто не услышал, и не обратил внимания.

Чувство ревности всколыхнуло Тополиху, когда она заметила что даже её гусеницы, раскинув по земле юбки, слушали Рябиновое монотонное излияние. Они то улыбались, то всхлипывали, то восторженно вскидывали бровками. — Их словно заколдовал волшебник…

Тополиха уже хотела прислушаться к словам Рябины, как вдруг гусеницы стали обволакиваться какой то прозрачной паутиной, которая превратилась в белесый клейкий кокон. Он тут же медленно стал тускнеть, твердеть. Затем покрылся глиняно-коричневой оболочкой, ещё секунда, корка оболочки громко щелкнула и развалилась, словно скорлупа яйца. Зрелище небывалое. На свете появилось два очаровательных создание.

Прекрасные ярко бордовые бабочки, несмело выпрямили усики, расправили крылья, и подставили их солнышку. Словно яркий костер, вобрав в себя все цвета мира, тепло разгорелся, здесь на пустой мрачной вершине.

Тополиха не хотела участвовать в этой шутке, в этом фокусе, в этом фарсе. Да как угодно можно назвать это безобразие. Где её милые гусеницы? Сгребая трясущимися пальцами теперь никчемные разноцветные юбки, Тополиха уткнулась в них носом, и громко разрыдалась. Как она страдала! Она ненавидела эти стихи которые превратили её мохнатеньких пузатеньких зелененьких червячков в крылатые творения природы!

— …Не хочу! Не хочу! — восклицала она утирая горючие слезы.

Рябина отвлеклась от чтения, и с сочувствием посмотрела на Тополиху:

Желми подошел к Тополихе и ласково погладил её по голове.

— Неужели ты думала, что они на всю жизнь останутся с тобой? Родятся другие гусеницы, ты с ними подружишься.

— Что ты понимаешь!!! — воскликнула она и в сердцах оттолкнула его в плечо. Желми скривился, застонал, и прижав руку к плечу, медленно опустился на землю. Он немного схитрил, предполагая отвлечь Тополиху от грустных мыслей. Но доля правды, в этом спектакле все — таки была, рана ещё болела

— Ой, что я наделала? — и Тополиха снова залилась слезами, только теперь по другому поводу.

Чьи-то ласковые руки коснулись её головы. Тополиха подняла голову и узнала их — своих добрых, ласковых гусениц, но только в облике бабочек.

Бабочки, сверкая в предутреннем солнце роскошными чешуйчатыми крыльями, поцеловали её соленую от слез щеку.

Тополиха всхлипнула, обняла их и простонала.

— Какие вы у меня красивые…