Софья Андреева - 77 бантиков на одной голове

— Куда сынка засобирался?

— Домой, бабуля, домой, вы не знаете доеду я до леса на этом поезде?

— Доедешь, сынок доедешь.

— А в какую мне сторону? — завертел головой Желми.

— У нас тут все равно тупик. Дальше поезда не ходют. Там болота, да вечная мерзлота. А садись — все вывезет тебя из этой дыры.

Паровоз пискнул снова, предупреждая запоздалых пассажиров. Желми заторопился. Он заметил, как оживилась Тополиха, увидев его на перроне. Подойдя к ней он ласково погладил её по стволу. Затем крепко хватил её чуть пониже ветвей, и по богатырки вытащил из земли. Тополиха восторженно завизжала и затрясла своими оголившимися корнями. Земля посыпалась и заполнила собой образовавшееся лунку, да так удачно, что через минуту никто и не заметил бы, что здесь когда-то стояло дерево.

Старушка, откинув вязание, не веря своим глазам, подбежала ближе к месту событий. Положив руку, изжеванную старостью, на ствол Тополихи, она спросила Медведя:

— Это, мил человек, чего удумал?

Желми взвалил дерево на плечи и понес его к вагону. Услышав вопрос старушки, он повернулся было к ней и Тополиха, гордо восседавшая на плечах, чуть не сбила старушку с ног. Помогла только природная старушечья расторопность. Вовремя присев, она снова стала пытать Медведя вопросами.

— Эт ты чего удумал? Никак дерево на дрова понес. Так подождал бы немного, скоро бы все равно спилили. Вот ведь нетерпеливый народ.

Желми остановился, дождался, когда старушка забежит вперед, и заплетающимся от усталости языком пояснил.

— В тайгу несу, домой, Лысой горе.

Старушка обомлела… Такое было впервые в её жизни. Она сразу перестала сердиться и уже мягким голосом переспросила:

— Ты это серьезно?

— Угу, — махнул головой Желми, отчего остатки земли с корней Тополихи не удержались и посыпались на голову старушки. Та и не заметила. Она семенила рядом с Медведем и протягивала ему завернутые в тряпочку деньги

— Сынок, возьми, на доброе дело. А мне старухе зачем? У нас и магазинов-то нет.

Сунув ему в карман купюру, старушка стала помогать заталкивать Тополиху в вагон. Но это было очень сложно, да и практически невозможно. Ни крона, ни корни не позволяли дереву пройти сквозь дверной проем.

Старушка, откуда только сила взялась, словно прораб на стройке руководила действиями медведя.

— Давай сынка, давай, левее…правее, ниже… ну ещё чуть-чуть… тише…тише ветки сломаешь. Ат ведь незадача, не лезет.

Медведь весь вспотел от натуги. Паровозик последний раз пискнул, хлопнул дверями и заливисто вереща на прощание покатился по извилистым рельсам в светлую даль, подальше от тупика, поближе к Лысой горе.

Старушка вытерла уголки рта голубым платком, похлопала медведя по спине и горестно заметила.

— Ты уж не бросай её здесь, погибнет же, спилят. Была бы я молодая за вами пошла.

Медведь взвалил Тополиху на спину и тяжело ступая направился по рельсам, по которым только что сбежал поезд.

У подножья Лысой горы Желми рухнул на мох, он совсем выбился из сил — не чувствовал ни рук ни ног. Тополиха, утомленная не меньше, плюхнулась рядом, тихонько постанывая, её тело болело. Медведь перебрасывал её с плеча на плечо, со спины на грудь. Он нес её то на руках, словно любимую и единственную, то словно бревно неаккуратно перекидывал через голову и тащил на спине.

В общем Тополиха чувствовала себя акробатом, в руках неутомимого жонглера. Тополиха только тихо вздыхала. Немного отлежавшись на земле, она глянула на медведя. Тот, уткнувшись мордой в сизый мох, лежал рядом и постанывал. Тополиха заметила бурое пятно на правом плече, которое разрасталось, словно чернила на промокашке. Тополиха потерла пятно пальцами, принюхалась и поняла это кровь. «Бедняга», — подумала она, предполагая кровоточащую мозоль. Как опытная медсестра, она осторожно стала стягивать пиджак. Желми застонал, потом жалобно заскулил, словно обиженная дворняжка, и открыл глаза.

Увидев оголенное плечо, Тополиха ужаснулась:

— Это не мозоль, это пуля!

Желми испуганно уставился на Тополиху, он не понимал, о чем она говорит. «Какая пуля, да она бредит», — и Желми схватился рукой за правое плечо. Оно отозвалось нестерпимой болью. Тополиха понятия не имела, кто мог стрелять в медведя.

Вдруг Желми, присмотревшись к Тополихе, показал дрожащим пальцем на её ствол. Тополиха опешила. Ее кора, словно решето, была усеяна мелкими глубокими отверстиями. Внимательно приглядевшись, Тополиха поняла, что за «пчелиные» укусы беспокоили её всю дорогу… Оказывается, сама того не замечая, она для кого-то все время служила мишенью. Этот кто-то старательно всаживал в неё порции свинцовых зарядов…. Из ранок неторопливо сочился горьковатый сок. В метре от кроны, оголив древесное нутро, светились две свежие царапины, видимо пуля прошла по касательной выхватив кору щепами. Тополиха нагнулась к земле и, набрав мха, стала затыкать им дырки. Там, где не смогла дотянуться сама, попросила помочь гусениц.