Екатерина Назаренко - Шустрик

И дядя Павлик зажили с Шустриком.

Жили они все в той же коммуналке, в комнатке, доставшейся Саньке от родителей, и всем хозяйством ведала она. Дядя Павлик с утра уходил на службу, а Санька, отучившись в школе, получив скудный паек по талонам и приготовив наскоро обед, бежала в литературный кружок в Аничков дворец. С детства познав ценность жизни, она стремилась использовать каждую ее секунду и никогда не сидела без дела: прилежно занималась, ходила в музеи, помогала в восстановлении города и, конечно, читала стихи.

В Аничковом ей нравилось: в кружке разбирали сочинения классиков, делали обзор книжных и журнальных новинок, устраивали встречи с писателями и критиками. Стихов она знала много – около полусотни, но, не желая останавливаться на достигнутом, решила каждую неделю выучивать по три, а то и по пять новых произведений.

Иногда она предавалась воспоминаниям и скучала по временам в госпитале, когда веселые военнослужащие внимательно слушали ее стихи. Не то, чтобы ей нравилось быть в центре внимания – нет, люди жили в одной системе, были объединены общей целью – победить. И где бы ты ни находился – в танке на передовой, или у станка в цехе, или как Санька – на сцене в госпитале – любой труд по миллиметру приближал победу.

Но вспоминая жуткие черные ночи, Санька передергивалась. А задачу перед собой поставила новую – надо строить, поднимать из-под развалин Ленинград.

В школе она училась хорошо. Заставив себя еще во втором классе наверстывать то, что плохо дается, Санька не изменила своей привычке и спустя годы. Она бойко чертила, на пятерки писала сочинения, а уж на литературе отвечала – весь класс заслушивался. Ей давался английский, запоминалась история, но беда была с русским. Голова легко заучивала правила, но как применить их на практике – Санька не знала. И как только за очередной диктант Санька получала двойку, она тут же принималась исправляться, часами просиживая над заданиями.

Училась она теперь в школе по соседству – после введения в систему образования раздельного обучения ее «альма матер» заняли мальчики. Санька недолго переживала – в школу она по-прежнему забегала, а в новой, «не своей», появились крайне важные дела.

Послевоенные ленинградские школы отличались нехваткой учителей и помещений, и потому на весь район их работало две-три, набитых до отказа. В классах было полно второгодников – из-за болезни в «блокаду», плохого обучения в эвакуации, недоедания, буквально нищенствования дети отставали по программе. Зимой в кабинетах по-прежнему стоял жуткий холод; питания, книжек, спортинвентаря недоставало. Школьников из полных семей практически не было, учителя не успевали отслеживать дисциплину в классах из сорока пяти человек, и дети были предоставлены сами себе.

За дисциплину взялась Санька. Ее воспитала блокада, и, будучи всегда самостоятельной, Санька решила помочь подрастающему ленинградскому поколению, занявшись общественной работой.

Она попросилась вожатой к октябрятам, и с тех пор не отставала от своих подопечных ни на минуту: проверяла готовность к урокам, водила в столовую, придумывала утренники. А после занятий бегала по дворам, вытаскивая оттуда детвору, чтобы усадить за домашние задания.

Каждую субботу Санька устраивала экскурсии по историческим местам Ленинграда. Шумной толпой они проходили вдоль Невского, сворачивали к Зимнему Дворцу, шли по Петроградке, спускались к Неве – пускали камешки в ее пенящиеся волны. Для Саньки главной достопримечательностью в городе служили львы – по мере приближения к постаментам ее голос стихал, шаги замедлялись. Она заглядывала в добрые и мудрые львиные глаза, улыбаясь горделивым, спокойным взглядам, и ее мысли уплывали куда-то далеко-далеко… Прекращали разговоры и дети – замечая, с каким трепетным восторгом смотрит на скульптуры вожатая, они осторожно протягивали руки и заботливо гладили холодные каменные гривы.

О Ленинграде Саньке было что рассказать, и зачастую к школьной экскурсии присоединялись взрослые прохожие, случайно становившиеся свидетелями этого незамысловатого действия. Бойко повествуя, Санька вела своих «туристов» по узким ленинградским улочкам, и казалось, что никто не знает города лучше, чем эта маленькая серьезная девочка.

– Шустрик, все глаза просидишь, – в один из вечеров мягко сказал ей дядя Павлик, оторвавшись от газеты и посмотрев на согнутую спину Саньки. Она сидела за столом, уткнувшись в книги, – готовилась к очередной экскурсии. – Может, делать вылазки реже? Ты совсем замотанная.