Лидия Будогоская - Повести

Ночью не разрешается ходить по улицам. Если Медведев из госпиталя выйдет ночью, его на улице задержат патрули. Но около пяти уже можно ходить по улице, а госпиталь еще спит. Потому он тогда и вышел около пяти, я догадалась.

Значит, от четырех до пяти я должна быть больше всего настороже.

Как выйдешь из будки, направо ворота, кладовая, приемный покой. А налево калитка, которая ведет на площадку в административный корпус. Сначала я иду направо, пройду ворота и поворачиваю назад. Иду опять вдоль ворот, потом около будки.

Мне кажется, что, когда мы с Леной были в будке, Медведев из этой двери вышел. Как раз по той лестнице живет Кондратьич. И вот с этой ступеньки Медведев шагнул на асфальт, прошел немного и шмыгнул на площадку. Отсюда я слышала его шаги.

Наверное, он здесь появится и на этот раз. И вот я стою и смотрю на дверь, на ступеньку. Потом медленно поворачиваюсь и иду обратно — около калитки, и будки, и вдоль ворот,- с тем чтобы через минуту снова взглянуть на ступеньку и дверь административного корпуса.

И так я шагаю взад и вперед, пока не зашумит на дворе первая машина, а это значит: уже пять часов.

Да, караулить я научилась. А Медведева нет. На стене, около звонка, уже десять палочек построились так ровно, как между линейками тетради. Его нет долго… Ничего, теперь уж он появится, вот-вот появится…

И я стала его караулить не только на рассвете… На закате солнца высунусь из своего окна и разглядываю на дворе толпу рабочих. Быть может, он среди них мелькнет? Хотя он на них очень похож, я его узнаю сразу.

Но его нет и нет…

А что, если он не придет?.. Не придет больше, и все… Ведь он мог улизнуть на Большую землю. Или он шел по улице, а его разорвал снаряд. Что удивительного? Врагу не разобрать, кто ему свой: враг бьет из дальнобойных…

Обстрелы начались у нас каждый день. Утро наступило, уже гремит: то один район обстреливается, то другой, и так до темноты. Но я выхожу на пост ночью, и потому мне покойно.

И вдруг началось то же самое в двенадцать часов. Я в караульном помещении. Лежу на узком топчане под шинелью. Но заснуть не могу: такой треск стоит, разрывы снарядов один за другим.

Неужели не кончится до двух часов?..

Разводящий за перегородкой. Она там сидит у стола. А перед ней часы.

— Галина, — спрашиваю я, — два часа уже скоро?

— Уже без четверти два, — отвечает Галина, — а что? Тебе на пост идти не хочется?

— Кому хочется стоять под обстрелом? Но часового нужно сменить. Он, наверно, уже измучился. Пора идти.

Потом я опять спросила:

— Галина, а ведь будет последний обстрел?

— Конечно, — отвечает Галина, — сколько уже городов целиком освобождено… Так же будет и с Ленинградом. Я в это твердо верю.

— И я верю! — сказала я. — И, когда так стреляют, я думаю: «Скоро будет последний обстрел… И все станет как прежде…» Но о тех, кто это время работал на совесть, навсегда останется доброе слово. Верно, Галина? Ну, пойдем!

После двух обстрел стал стихать. Я стою в будке, прислонившись к косяку дверей, и слушаю, как свистят снаряды. Они летят над крышей будки ровно, но все реже и реже…

И думаю я уже не о них, а о мирной жизни. О том, как я маму увижу и мы снова будем жить вместе, как учиться в техникум поступлю.

Только это все далеко еще, как в перевернутом бинокле. А теперь непременно нужно Медведева поймать.

Вдруг приоткрылась дверь. Взметнулось пламя в моем фонаре.-В будку вошел товарищ Голубков. Он, наверно, был на чердаке, как всегда во время обстрела. Спустился вот только сейчас и мимоходом зашел ко мне.

— Как дела? — спрашивает товарищ Голубков.

— Плохо, — отвечаю я не шевелясь.

— Почему?

— Не появляется,- сказала я.

— И ты, верно, устала,- сказал товарищ Голубков

— Неважно, что я устала, — говорю я. — Но ведь я не могу свою ошибку исправить.

Товарищ Голубков посмотрел на меня, и говорит:

— А я думаю, он появится… Ну, желаю тебе успеха… — И товарищ Голубков толкнул дверь. — Когда задержишь, чтобы меня разбудили сейчас же, — сказал он, уходя.

Товарищ Голубков думает, что Медведев все-таки появится. А я даже перестала считать палочки. Каждое утро палочку ставлю, но сколько их набралось, считать боюсь. Мне кажется, что их уже очень много. Вот сейчас сосчитаю. И я подняла фонарь к стене. Палочек оказалось семнадцать.

Снова рассвет, и я шагаю с винтовкой у калитки, около будки и ворот.

Тихий час наступил. Если заглянуть на отделение, в палатах ровное дыхание. Даже тяжелораненые в это время засыпают, а в коридоре за столиком дремлет дежурная сестра, склонив голову на руки… И дежурный по части задремал около телефона и моего звонка…