Александр Батров - Утренний Конь

Неожиданно со стороны Николаевского шоссе возникает рокот мотора и заставляет мальчика насторожиться. К вороху сена приближается желтый автобус. В автобусе женщины. Их везут на Сортировочную станцию. Там всех загонят в товарные вагоны. Никто из них домой не вернется.

Еще какая-нибудь минута, и автобус с женщинами пронесется мимо. Но что это? Васька не верит своим глазам… Одно из окон автобуса открывается, и две тонкие, белые, почти светящиеся руки выбрасывают оттуда узел прямо на стог сена. Васька слышит хриплый безумный крик:

— Мальчик… Моя Сонька… Моя де…

Захлопнувшееся окно автобуса, подобно гильотине, отсекает пять букв последнего слова…

А дождь идет. Идет дождь. Он пахнет дымом степного костра. Васька прислушивается. Ему кажется, что сейчас он услышит музыку. Нет, музыка не приходит. Никто не шлет ее. Все молчит.

Васька осторожно развязывает шерстяную шаль. В ней и вправду девочка. Она обвивает руками Васькину шею и молчит. В темноте тускло поблескивают ее глазенки.

— Сонька! — чуть слышно зовет Васька.

В ответ ни звука. По-видимому, девчонку приучили к молчанию. И в ее молчании Васька вдруг слышит музыку, и музыка эта как небо, в котором полным-полно журавлей…

Дед Савелий, встретивший Павлика и Кирилку, усаживает их за стол и, поглаживая рыжую бороду, говорит:

— Значит, договорились. Харч мой. Одежда-обувка моя. А ночевать пока можете в сарае, сарай теплый и большой… Потом поглядим, может быть, выделю вам кухню…

— Мы согласные, — отвечает Павлик.

С завтрашнего утра они будут работать у деда Савелия — варить гуталин.

— Румын не поспит, не поест, а башмаки надраит как солнце! — смеется старик. — А где же ваш третий, Васька?

— Видать, где-то задержался, — спокойно отвечает Кирилка.

Дед Савелий, маленький, коротконогий, но очень широкоплечий, выносит во двор старое стеганое одеяло, открывает сарай и зажигает там керосиновый фонарь.

— Оставайтесь, куда вам в дождь? А я пойду, мне в городе ночевать надо… Дела…

Дел у деда Савелия всегда много. На новом базаре он держит шашлычную, а на Приморской улице еще владеет хлебопекарней. Он коммерсант. Румыны выдали ему документы на право торговли. Он богатый. Но, странное дело, совсем не жадный. Он даже несколько раз одалживал деньги Павлику и не торопил с отдачей. Может быть, ему жалко мальчишек?

Ладно, пусть жалеет. А баркас ему не нужен… Стоит так, без дела…

Спустя минуту мальчики слышат, как старик запирает квартиру и выходит на улицу. Кирилка и Павлик смеются. Уже давно у них не было такого удачливого дня.

Зовуще и таинственно плещет море, чуть фосфорится, а синие глазки волн по-кошачьи мигают у самого берега. Все готово к отплытию. Под носовой банкой лежит сверток, заброшенный туда заранее. В свертке буханка хлеба, банка с тушенкой и фляга с водой. И три яблока… Притомив в фонаре свет, мальчики выносят из сарая мачту, парус, весла, киль и, собрав все свои силы, подталкивают баркас к воде.

Но где же Васька?

— Пойдем обождем в сарае, — говорит Павлик.

В сарае хранятся рогожи, смола, банки с олифой, листы жести и кипа прессованной пакли.

Они садятся на паклю и прислушиваются.

— Если живой — значит, живой, вернется… — волнуясь, думает вслух Павлик. — Он пацан ловкий…

— Идет, — вдруг обрадованно объявляет Кирилка и, приоткрыв дверь сарая, зовет: — Сюда, Вась…

Сначала они видят в мглистом свете фонаря тревожное Васькино лицо, а затем в сарай входит и сам Васька с узлом в руках. Он тяжело дышит, видно, ему пришлось долго бежать, и, странное дело, на своих друзей он глядит так, словно они перед ним в чем-то провинились.

— Дитя! — говорит Васька.

— Какое там дитя? — чувствуя недоброе в словах Васьки, спрашивает Павлик.

— Живое! — хмуро бросает Васька и прижимает узел к груди.

Кирилке так и хочется дать тумака Ваське. Что он, дурачок, придумал? Нашел время для шуток! Какое там дитя?

— Сонька, — улыбнувшись, объявляет Васька.

Его друзья не в силах вымолвить ни одного слова, удивленно глядят, как он разматывает шаль. Перед ними девочка. Грязная, мокрая. Она скверно пахнет. Ее нужно немедленно обмыть, высушить и накормить. На вид девочке шесть-семь месяцев.

— Несите воду! — требует Васька.

Павлик первый обретает дар речи:

— А море?

— Возьмем с собой! — Васька садится на паклю рядом с девочкой и рассказывает о желтом автобусе.

— Ух, гады! — Всю свою ненависть, весь свой гнев они складывают в эти два слова. Они даже забывают о море.