Наталья Ананьева - Полет бабочки. Путь наших детей

«Лирика спальных райончиков, – подумала Нинель. – Да уж, привыкнем».

В этот момент со стороны кухни, сквозь сбивчивый и эмоциональный рассказ мамы о новом рецепте тортильи, что-то шумно рухнуло. Буквально в один момент яркий по шороху звук оборвался непонятным затишьем. Нинель запустила худые угловатые руки в карманы, вся как бы ссутулилась, свалилась в штаны и, уставившись в одну точку, зашаркала в сторону кухни:

– Мам?

Сделав пару шагов, Нинель остановилась. Что-то внутри сидящее заставило ее замереть и внимательно прислушаться к звукам вокруг. Было слышно, как плещется вода закипевшего чайника, было слышно, как тушится и скворчит под упругой крышкой картофель, но мама не отзывалась. Нинель стояла в двух шагах от поворота на кухню, вслушиваясь в комнату за углом, и не решалась завершить поворот. Она боялась, что-то… что там увидит, будет ответом неожиданному страху в ее голове. И он, как навязчивая тень, будет еще долго преследовать ее в голове… и возвращать… возвращать ее память.

Мамы не оказалось ни на кухне, ни в спальне, ни в доме вообще.

«Может, ушла к соседке?» – думала Нинель. Она по привычке запустила руки в длинные карманы и, шаркая ногами, шагала по пустым улицам. Лишь редкие пешеходы переходили из угла в угол дороги, ничем не интересовавшиеся, ни на что не смотревшие, ни о чем не говорившие, словно не люди, а тени, по какой-то причине потерявшие свою ось вращения.

«Да, точно, – продолжался внутренний монолог Нины. – Она же так и хотела. Как раз время вечер, все вернулись с работы, и она наверняка познакомилась и заговорилась. Нужно просто всех подождать дома».

Поднимаясь по грузным скрипящим ступенькам подъезда, внезапно погрузившегося в вечерние сумерки, она закрыла за собой «на всякий русский пожарный» дверь на тугую щеколду, включила свет и села в позу ожидания напротив стола на кухне. Странно, но именно в такой позе совсем еще недавно ее дожидалась вечерами мать.

Мама сидела в одной-единственной освещенной комнате в тёмной квартире за аккуратно убранным кухонным столом, теребя руками свисающую со скатерти тесемку. Эта поза все контролирующей мамы всегда приводила Нинель в негодование. Ущемление собственного свободного пространства, недоверие к ней и ее поступкам, к ее друзьям вызывало в ней волну противоречия. Такие вечера всегда заканчивались одинаково – переброской парочки колких реплик и двухдневным молчанием. Как теперь это все было не важно. Как она теперь была далека от всего этого, и как хотелось бы теперь поступить по-другому.

Мама… какое прекрасное, теплое слово из банальных четырех букв… Мама. Мамочка. Ворвавшийся холодный ветер проскрипел деревянными ставнями, пробежался по коже Нинель мурашками и заставил закрыть оконные рамы. Собирая руками разлетевшиеся от ветерка шторы и тихонько поправляя ажурные складки, Нинель вдруг увидела, что в доме напротив ни в одном из окон не горит свет. Окна, стоящие настежь открытые в жаркий полдень, продолжали молчаливо качать занавесками, оставшись без внимания на ночь. Нина увидела, что света нет ни в доме напротив, ни в еще одном доме, ни в домах, стоявших на улице в целом, на которой все-таки обозначились люди. Случайные пешие ходили как бы устало и не торопясь: «Все. Пора расставить все точки над "И"».

Смотря на тихие нерасторопные силуэты, Нинель проскрипела с сарказмом: «Конечно, до стольки-то работать! Зачем только домой приходить? Проще жить на работе», – перебирала в голове Нинель, сбегая вниз по ступенькам. Она открыла подъездную дверь и направилась прямиком к первому, уже уходящему от нее вдаль встречному.

«Мужчина!» – догоняя прохожего в шляпе, кричала Нинель.

«Мужчина, да постойте же вы. Мужчина, где у вас управление?» – Наконец-то догнав незнакомца, Нина что есть силы дернула его за рукав.

Лицо обернувшегося мужчины лет сорока было серым, без намека на румянец и жизнь, равно как и его руки. Темные круги под глазами очерчивали беспристрастный, безучастный, ничего не помнящий и не понимающий взгляд. В нем не содержалось ни единой мысли и ни единого чувства. Это взгляд был направлен не на Нину, а сквозь нее. От него вдруг повеяло холодом, который забрался Нинель за шиворот и заставил ее кричать. Не помня как, она влетела в квартиру. Борясь с упрямым засовом, ее пальцы как будто онемели, от страха не слушались и срывались с замка. «Черт… да давай же!» – выругалась на себя Нинель, осилив-таки тугую щеколду и на ходу усмиряя свое сбивчивое, частое дыхание.