Дмитрий Нагишкин - Город Золотого Петушка

— Вот ведь какое дело. А я всю войну проболел. Так стыдно!

— Не стыдитесь. И не завидуйте, — сказал со смехом Петров папе Диме. — Как бы у нас с вами впереди не оказалась еще одна война!

— Типун вам на язык! — сказала мама, зябко поежившись.

И они пошли дальше, туда, куда увлекал их Петров, как видно не все еще показавший Вихровым.

…Немцы, шведы, русские, — сколько здесь было битв! Столетиями шла между ними борьба за прекрасный город на берегу Балтийского моря. И ни крепостные стены, поражающие своей толщиной, ни глубокий ров, опоясывающий город, ни пушки на стенах, ни кресты на церквах — ничто не было надежной защитой от врага. В стенах делались проломы, рвы закидывались фашинами и телами осажденных и осаждавших, пушки замолкали во время длительных осад, когда неоткуда было взять ядер, церкви становились полями битв, и бог молча принимал последние вздохи и последние проклятия умирающих… Но, может быть, самыми кровопролитными были войны между разноверцами, войны Реформации, между жителями одного города — католиками и лютеранами, которые истребляли друг друга с большей яростью, чем мог это сделать иноземный враг, покусившийся на богатства торгового города.

— «И пастор, чтобы совершить требу во имя победы над еретиками, по их телам шагал к святому алтарю! — сказал Петров словами какой-то старинной хроники. — И возрадовался он сердцем, так как все еретики были убиты во славу божию».

Они стояли перед массивным, точно вырубленным из одного куска, Домским собором. Столетия прошумели над ним, а он по-прежнему гордо высился над городом, вздымая в облачное небо фигурную свою башню, увенчанную изображением петуха, которого сейчас Игорь встретил как старого знакомого, — ведь именно этот петух прокричал свое «кукареку» в честь прибытия Вихровых, в день, когда город показался под крылом самолета.

Петров коротко сказал, что высота собора — девяносто восемь метров и что если собор положить на землю, то лучший спринтер будет бежать вдоль, от фундамента до головы петуха, не меньше десяти секунд… Папа Дима вдруг обнаружил, что собор стоит не на том холме, на который взошли наши путешественники, а глубоко погружен в этот холм и настоящее его основание лежит ниже.

— Боже, как он осел! — сказала мама Галя. — Ведь этак он со временем совсем скроется в земле.

— Невероятно, — сказал папа Дима.

Петров усмехнулся:

— Вы плохого мнения о старинных строителях — они и не думали о послеосадочных ремонтах, как наши коммунальники. Дело в том, что весь этот холм нанесли на своих спинах верующие. Они насыпали его после наводнения, когда воды Даугавы ворвались в храм и, можно себе представить, наделали там дел. С тех пор ни разу, как ни высоки иногда бывали паводки, вода не доходила до храма. Она топила бедняков в их подвалах, но сюда не осмелилась больше прийти.

— Вот уж именно вера горами двигает, — заметил папа Дима.

— Зато кровь не раз наводняла собор, — сказал Петров. — Известно, что однажды число убитых в этом храме во время очередной потасовки между лютеранами и католиками дошло до двух тысяч…

Как ни примечательна была внешность собора, но внутри он был еще примечательнее. Высокий купол его, под которым ворковали голуби, уходил из поля зрения. Толстые колонны поддерживали купол, а одна из них опоясалась лесенкой и несла на себе кафедру для проповедей. Ряды скамеек стояли в зале, и те из них, что стояли поближе к алтарю, казались совсем маленькими, так велик был храм. Только находясь внутри, можно было представить себе его истинные размеры. Несколько тысяч человек размещались в нем. Цветные витражи в окнах пропускали свет, причудливо раскрашенный разноцветными стеклами во все тона, и таким радостным казался дневной свет, заставлявший сиять витражи и ложившийся на каменный пол удивительной красоты узором! Даже и в пасмурный день из собора казалось, что за стенами его бушует яркий солнечный свет. Хорошая это была выдумка — вставить цветные стекла в окна.

Стены собора были увешаны гербами знатнейших родов Ливонского ордена, ганзейских купцов и именитых бар — владык всей округи, что сотни лет утверждали в ней свою жестокую власть. Чего только не было на них: стрелы и молнии, солнце и луна, звезды и кресты, башни и лилии, руки с мечами и кинжалами — красные, черные, серебряные и золотые, кони и единороги, львы и какие-то немыслимые чудовища, порожденные фантазией человека, уже не знающего, как отделить себя от других, как возвысить себя. Горделивые девизы и строки из библии, терявшие в гербах всю свою благочестивость и христианское смирение, убеждали, что владельцы этих гербов люди необыкновенные, удивительные, высокородные, из особого материала сделанные, особым законам подлежащие, ни с кем из простых смертных людей не сравнимые.