Дмитрий Нагишкин - Город Золотого Петушка

— Ну конечно! — говорит с удовольствием мама Галя: мать Али и Ляли нравится ей.

Они со смехом влезают в автобус.

Только тут они замечают, что в машине уже сидит кто-то.

В сиреневом полумраке, наполняющем нутро автобуса, мама Галя видит вдруг широкую улыбку и ясные глаза Балодиса. Он очень церемонно здоровается с Вихровыми, знакомится с Алиной-Лялиной мамой и тотчас же объясняет свое присутствие здесь:

— Янис мне сказал, что он собирается везти вас в Сигулду. Ну, я сказал ему, чтобы он и меня забрал с собой. Я вам не помешаю, надеюсь, я даже окажусь полезным, быть может…

— О, я очень рада! — с удовольствием отвечает мама Галя.

Алина-Лялина мама оглядывает богатырскую фигуру Балодиса и тоже кивает головой.

Папа Дима тоже рад спутнику. Уж теперь-то он выспросит у знающего человека столько, что долго потом будет выуживать из своей памяти такие сведения, которые с открытым ртом будут слушать его ученики, да и только ли ученики, — он умеет и любит рассказывать, рисуя перед собою бог знает какие картины и забывая о времени и терпении слушателей, так что маме Гале приходится одергивать его иногда: «Папа Дима, дай-ка другим-то хоть одно слово вставить!»

Его раздирают противоречивые чувства. Ему хочется сидеть рядом с Каулсом, тогда вся дорога будет разворачиваться перед ним, как лента, а он любит это зрелище, и не терпится начать разговор с Балодисом. Тут он видит, с каким удовольствием инженер глядит на женщин, и его надежды на содержательный разговор с Балодисом исчезают. Тогда он решительно занимает место позади Каулса, на одинокой скамеечке.

Мама усаживается рядом с Марией Николаевной (так зовут жену писателя), Балодис — за ними и говорит Янису Каулсу, который сел за руль:

— Мы готовы! Все в сборе!

— Ну, если вы готовы, то я и подавно готов, — отвечает Каулс, и машина трогается.

Папа Дима недоуменно смотрит на маму Галю, и брови его лезут на середину лба.

— Галенька! — говорит он, глядя в сад. — Мне кажется, что…

— Папа Дима! — говорит мама. — Если тебе что-нибудь кажется, ты перекрестись. Это очень хорошо помогает.

Она что-то вполголоса говорит матери Али и Ляли. Та не без лукавства глядит на Вихрова. Папа Дима хмурится и слегка краснеет, но, верный своему правилу: никогда не обострять щекотливых положений, — он отворачивается в сторону и делает вид, что и не собирался ничего сказать.

Кажется, товарищ военный совет опять решил что-то такое, к чему папа Дима не был подготовлен…

Машина мчится по шоссе.

Шуршат шины — шшш! шшш! шшш! — и с воем, как реактивные самолеты, проносятся мимо встречные машины.

Нам хорошо, правда? Мы открыли окна, все окна — и свежий ветерок так и гуляет по автобусу. Наплевать нам на все сквозняки на свете! Они ничего не сделают нам. Пусть только осмелится кто-нибудь чихать и жаловаться на простуду!.. По-моему, все простуды происходят от дурного настроения. Если ты здоров и весел и презираешь все болезни — пусть обдувают тебя тысячи сквозняков, у тебя будет только легко на душе. Беда, однако, если какой-нибудь коварный сквозняк почуял, что у тебя на душе нехорошо, откуда-то вывернувшись, найдет маленькую щелку в твоем доме и подует совсем незаметно, так себе, понемножку, и — вот уже нос у тебя покраснел, и потекло из него, как с крыши весной, и сотрясается твой дом от трубного чиханья…

Мама Галя и Мария Николаевна увлечены беседой. Они пересели подальше от мужчин и детей и говорят о чем-то своем, вполголоса, и то смеются дружно, то с живым интересом слушают одна другую. Мама Галя то и дело поглядывает на папу Диму. Кажется, речь идет о нем, и бедному папе Диме достается…

Аля и Ляля, а вместе с ними Игорь, забравшись на сиденья с ногами, высунулись из окон и глазеют на пролетающие мимо дома, столбы, перелески, поля, липки, растущие вдоль дорог, и хохочут и болтают всяческую чепуху. Они говорят так быстро, что Андрис не может понять и половины из того, что говорится. Но он, человек артельный и вежливый, он тоже смеется во все горло… Вот он тычет рукой прямо в трактор, что пыхтит на поле, испуская в небо колечко дыма, и тащит за собой какое-то чудище, которое шевелит своими огромными колесами и скалит острые зубы своего громадного ковша на ту землю, что чернеет за гусеницами трактора.

— Здесь было болото! Проклятое!.. Говорили раньше, что с ним может справиться только господь бог! — кричит ребятам Балодис.

— Где, где болото? Болото? Какое болото?