Мария Ботева - Ты идешь по ковру (сборник)

– С ума сошла!

– Чего это она?

– Говорят, несчастная любовь…

Сумасшедшая – вот уж точно. Но про несчастную любовь – это они загнули. Я бы при случае поспорила. Но не сейчас. Сейчас я смотрела во все глаза на свою Ольку. А она не обращала ни на кого внимания. Подняла бледное лицо к небу и напевала себе:

– Полетели высоко белые снежинки, полетели высоко белые снежинки, полетели высоко белые снежинки, полетели высоко белые снежинки…

Бесконечно.

– Старые же доски! – Я думала, эти слова сами у меня в голове появились. А это сказала Елена Васильевна, наша библиотекарь. Громко и пискляво, даже Олька услышала. Услышала и вздрогнула, петь перестала. И сразу же – как будто с яблонь начали падать яблоки: тум-бум-бум, тум, тум-тум – все разом заговорили вслух, всё громче и громче. Бегают вокруг голубятни, кричат Ольке:

– Слезай! Давай-ка, спускайся оттуда! Ну! Не дрейфь!

– Мама! – вдруг закричала Олька и встала на крыше в полный рост. Почти в полный, потому что колени она разгибать не стала. – Мама! Иди сюда! Я здесь!

По дороге шла тётя Надя, Олькина мама. Вроде бы медленно, еле ноги передвигаются, а приближается очень быстро. Молча она взяла меня за руку, и к голубятне мы пошли вместе. Молча поднялись на второй этаж. Олька очень тихо сказала:

– Мама, я через окно.

Мы выглянули из окна. Бедовая девка! Совсем плохо с головой. Как она смогла из окна забраться на крышу? Там ширины – около метра. У голубятни молча стояли люди. Смотрели на нас.

– Как ты так? – спросила я. Маринка не услышала.

– Сейчас-сейчас, – повторяла тётя Надя, – сейчас-сейчас.

– Мам, а скажи: «Я иду по ковру».

Тётя Надя всё трогала подоконник, больше ничего не делала.

– Страшно? Не смотри вниз.

– Ага.

Тут сзади кто-то затопал. Дед Ефим принёс широкую доску. Отодвинул нас. Один конец доски поставил под самую крышу, другой – точно в дальний угол оконного проёма. Доска встала ровно. Ефим прошамкал:

– Давай, потихонечку. По доске.

– Оля, золотко, повернись спиной, – стала говорить ей её мама, – присядь. Так… Одну ногу спусти на доску. Левее… Хорошо. Теперь вторую. Так… Ложись на крышу. Теперь потихоньку… По доске…

И тут Ефим подхватил её на руки! Хотел поставить на пол, но ноги у Ольки подогнулись, и она села. И снова заревела. Я тоже уселась рядом и давай реветь. И тётя Надя тоже.

– Тьфу ты! – сказал Ефим, убрал доску и ушёл.

– Домой, идите по домам, – услышали мы голос Санны Ванны. – Девочки там сами.

Постепенно на улице всё стихло. Олька выглянула из окна. У голубятни никого не было.

– Лучше бы я поехала с вами.

Кто спорит – конечно, лучше.

Такого первого сентября у меня ещё не было! Да и ни у кого другого тоже не было. Маринка с Пашкой приехали за мной на Бароне! То есть не на самом Бароне, а на телеге, которую он вёз. На резиновом ходу. Я как раз была на улице, делала себе букет, когда они приехали. Пашка не наврал: у него была телега. Прокатимся с ветерком! Надоело уже сидеть дома.

Папка меня целую неделю, до самого первого сентября, не выпускал гулять. В огород и к курицам я ходила, конечно, но только с мамой. Остальное время сидела и читала всё подряд, только про лошадей решила не читать больше. Пусть сами кормят своего Барона, сами ходят за ним, сами читают книги про лошадей, а я устраняюсь, беру самоотвод. В моей жизни больше не будет места лошадям, ничего не поделать.

Днём я звонила Маринке. Хоть они с Пашкой и занесли меня своевольно в автобус, всё равно она, наверно, осталась моей подругой. Правда, на обратном пути с голубятни она всё время ворчала, что никогда больше не свяжется со мной, не будет такого, что вообще-то она не нанималась искать меня по всему посёлку, позорища кусок, и вообще, только ненормальные лезут на крыши, да ещё такие дурацкие крыши, которые и сами могут слететь от лёгонького сквознячка. Она бы ещё что-нибудь сказала, но мы подошли к дому. Главное, мама моя даже не перебивала её! Поэтому теперь я Маринке быстро-быстро говорила в трубку:

– Привет, это я, меня не выпускают. У Ефима там подвал, надо будет проверить, без меня не ходи. Лето кончается, шиповник поспел, скоро копать картошку. Зацвели астры и гладиолусы, если у тебя не цветут, я тебе дам, а ещё спаржу, получается благородно. Сегодня приготовила гречку, как там Барон, дай ему яблоко, не говори ничего Пашке про меня. Читаю «Два капитана», представляешь, мальчик не говорил, а научился, передай привет Славику и Сергуне, пока.