Мария Ботева - Ты идешь по ковру (сборник)

Утром мама сказала, что она ничего странного ночью не слышала, ни разу не открыла глаз и отменно выспалась. Тогда я спросила, бывает ли слышно, как растут кости.

– Никогда не слышала. Вы все беззвучно росли. Только когда зубки резались – ревели во всю матушку, спать не могли.

– А кости? Простые кости когда растут – бывает скрип?

– Да не бывает ничего. У тебя болит, может, что-то?

– Ничего не болит. Это со Спальником что-то не то. Скрипел полночи. Рос-рос, раздувался.

Мама побежала ко мне в комнату.

– Да нормальный он, – закричала оттуда.

– Сдулся, – сказала я, – и скрипеть перестал сразу.

Мама вернулась на кухню, как-то странно посмотрела на меня.

– А ты спать во сколько легла? – спросила меня.

– В двенадцать, как всегда. Слушай, овсянку я не буду.

– Ладно. Может, тебе отдохнуть сегодня? Не ходить в школу?

Я чуть чаем не захлебнулась. Чтобы мама мне такое предложила?! А мама говорит:

– Я Елизавете Павловне позвоню. Объясню всё.

Мне захотелось проверить, нет ли у мамы температуры, вдруг она заболела? Но в этом время мама сама положила мне руку на лоб:

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает. – Поспи ещё. Я бы на твоём месте точно легла. Денёк можно. Сегодня контрольная по алгебре, да? Лучше поспать.

И тут я не выдержала и тоже стала трогать мамин лоб. Нормальный вроде. Как у меня. Я прикоснулась к своему. Потом снова к маминому. Несколько раз. И мама делала точно так же: то мой лоб потрогает, то свой. Со стороны, наверно, казалось, что это такая странная зарядка, но нас никто не видел со стороны.

Вдруг на кухню лениво вошёл Спальник. Он зевнул, потянулся и уткнулся мордой в кошкину миску.

– Смотри, – сказала я маме, – у него уши подросли. Видишь, они не такие круглые, свешиваются треугольничком.

Спальник приподнял ухо, видимо, понял, что про него разговор. Раздался слабый скрип. Едва-едва слышный. Ухо и в самом деле было треугольное. Мама приподняла второе ухо – оно было ещё круглое и не скрипело. Мы сидели на корточках рядом со Спальником, он ел, а мы поднимали то одно, то другое ухо, слушали и разглядывали. Потом ему надоело, и он посмотрел на нас так, будто хотел сказать: «Ну сколько можно уже, а? Дайте поесть спокойно, будьте же человеками».

– Опоздаешь, – сказала мне мама, снова потрогала мой лоб и повторила: – Опоздаешь на контрольную.

Всё-таки чудес не бывает.

– Ну, всё, – сказал отец, – две недели прошло, даже три. Пора его садить на цепь. У тебя завтра свободный день, поможешь мне.

– Ну какая цепь такому мелкому? Пусть дома живёт, – ответила я. Вдруг отец передумает? Но он и не собирался передумывать. Он сказал:

– Завтра утром, – и ушёл в свою комнату. Я взяла щенка на руки. Бедный дурацкий пёс.

Неделю я гуляла с ним каждое утро, каждый вечер и ещё днём, между школой и тренировками. Почти привыкла. Даже придумала такой маршрут, на котором меня с ним никто не увидит. Особенно соседи. Я выходила с мелким к калитке, проверяла, есть ли кто поблизости. Потом по тропинке быстро бежала с ним за дровяники, там точно никто не появлялся. Спальник думал, что это такая игра, и нёсся быстрее меня, даже быстрее ветра, я уверена. Мы уходили подальше от дома, и я отпускала его с поводка.

– Бегом! – командовала я ему. – Бегом! Спальник, бегом! – Махала рукой, а он гнал что есть мочи пять метров от меня. Через пять метров тропинка кончалась и начинался сугроб, и пёс бежал обратно. Гавкал так громко, будто он самая настоящая собака. Но нас не обманешь, конечно же, видали мы настоящих собак.

Как Спальник набегается, я ему говорю:

– Сидеть! Дай лапу! Другую!

И он садится, хоть и видно, как ему неохота сидеть на снегу, быстренько суёт мне в руку свою лапу, потом другую. Попискивает от холода.

– Туалет, – говорю я ему. Он делает свои дела, и мы бежим домой, ошейник я на него больше не надеваю.

В семь утра я проснулась от звуков ударов. Это отец на улице приколачивал гвоздь на стену дома. Приколотил, начал загибать его крючком, чтобы потом прикрепить на этот крючок цепь. А к цепи – ошейник, а ошейник – надеть на шею Спальника. Пришло время нашему псу попрощаться со своей свободой, а я всё же надеялась, что обойдётся. Напрасно. Малышка тоже сидела на цепи под крыльцом, нам её дядя Костя отдал, сказал, что собака давит цыплят. Она лето у нас пожила, цыплята выросли в кур, кур перевели на зиму в тёплый подвал, а Малышку забрали обратно. Чтобы сидела на цепи у дома и охраняла от чужих людей. Малышка нас не очень любила, сначала даже рычала, а потом стала разрешать себя гладить. И тут её забрали. С тех пор я не хотела, чтобы у нас жили чьи-то собаки: только привыкнешь – надо отдавать. Спальник – другое дело, он полностью наш пёс, и его-то уж точно не надо садить на цепь, станет злым.