Иосиф Дик - В дебрях Кара-Бумбы

— На площади Маяковского.

— Да ты же мой земляк! — вдруг воскликнул лётчик. — Я тоже на Маяковского живу. А ты в какую булочную ходишь: в ту, что на углу серого дома?

— Да…

— Вот интересно! И я оттуда хлеб беру. Ну, так и быть, летим! Я тебя и на своём автомобиле к маме подброшу. Как тебя зовут-то?

— Андрюша…

— А меня дядя Коля. Будем знакомы. Ну, полезай в самолёт.

Андрюша забрался по лесенке в кабину и прошёл за дядей Колей в пилотское отделение.

Лётчик усадил его рядом с собой на место второго пилота и стал осматривать приборы.

Андрюша сидел как зачарованный. И по бокам, и сверху, и снизу торчали какие-то рычажки, кнопки, лампочки, часы, приборы с дрожащими стрелками.

Андрюша потрогал штурвал. Он был похож на обыкновенный автомобильный руль, только верхняя часть его была срезана.

Дядю Колю кто-то окликнул с земли. Он выглянул из кабины в окошечко, кивнул головой и, сев опять на своё место, нажал на какой-то рычаг.

И вдруг на правом крыле заревел мотор. Потом включился левый мотор. Самолёт затрясся.

— Летим, да? — радостно прокричал Андрюша.

— Нет, я моторы слушаю, — ответил дядя Коля.

Остановив винты, он ещё минут пять проверял педали и штурвал, внимательно осматривая приборы. Потом посмотрел на Андрюшу.

— Слушай, паренёк, — просто сказал он. — Мне нетрудно тебя подкинуть в Москву, через четыре часа ты уже будешь пить чай у мамы, только знаешь — ты меня прости, конечно, но мне кажется, я вот за тобой наблюдал, — у тебя что-то дома произошло. Так или не так?

Андрюша испугался этих слов. Он подумал, что лётчик — гипнотизёр и всё уже узнал, пока он сидел в кабине. Но потом решил, что всё-таки дядя Коля не гипнотизёр. У него были голубые добрые глаза, а для гипнотизёра нужны чёрные и злые.

— Ты пионер? — Дядя Коля вдруг положил на Андрюшину коленку свою твёрдую руку.

— Пионер.

— А я — член партии. Ну вот, давай с тобой поговорим в открытую. Я же всё равно тебя беру. Что у тебя произошло?

Андрюша подумал, что дядя Коля, наверное, поймёт его, потому что все лётчики хорошие, и, как иногда бывает, что не рассказывается близкому человеку, то с облегчением повествуется совсем чужому, — он взял да и рассказал дяде Коле обо всём, обо всём. И про свою ссору с Майкой, и про спортплощадку, которая ему нравилась, и про домну, и про своего близкого друга Афоню.

Андрюша говорил сбивчиво, скороговоркой, перескакивая с одного эпизода на другой.

Наконец закончил. Он был возбуждён. Ему стало как-то легче.

— Да-а… — задумчиво сказал дядя Коля. — Паренёк-то ты уже взрослый, а посадка в Жигачёве у тебя неважнецкая была. Скапотировал. Что ж ты взял курс на Афоню — ведь по нему далеко не улетишь! Разве так надо жить? Ты гляди туда, куда все передовые люди смотрят — вот как, например, Витаха твой, — тогда уж никогда не ошибёшься. А набедокурил — вовремя исправляй свою ошибку. Понял? А то, что ты квартиру красил, это хорошо. Тебе ещё сколько остаётся жить-то на «Жигачёвстали»?

— Да с полмесяца будет…

— О-о! — вдруг воскликнул дядя Коля. — За эти полмесяца ещё столько можно дел перевернуть, что и Героя Социалистического Труда могут дать… Ну, ты подожди здесь, а я пойду скажу, — чтобы уже пассажиров сажали. Через пятнадцать минут вылетаем!

Лётчик вышел из машины и направился в домик, над которым плавала длинная матерчатая колбаса, надутая ветром.

Андрюша задумался. Через несколько часов он будет в Москве! Он увидит маму, Серёжку, будет спать на своей очень мягкой кровати. И мама его накормит любимым омлетом с колбасой и даст стакан сметаны. А потом он пойдёт в школу, встретит своих старых друзей и совсем-совсем забудет «Жигачёвсталь».

Нет, он, конечно, не совсем забудет Майку. Может быть, через месяц он ей пришлёт письмо. Может быть, они опять встретятся с Афоней — почему бы не позвать его в гости на новый год? А впрочем, это очень хорошо, что Андрюша улетает. Хватит! Пожил! Неудачно, конечно, прожил это лето, но всё-таки узнал, что такое металлургический завод, узнал Украину.

«Ну, а может быть, и не стоит улетать?» — вздохнул Андрюша.

Он увидел в окошко лётчика, который вышел из домика и закурил папиросу. Потом он поднял голову вверх и улыбнулся. На утреннем небе не было ни единого облачка.

Поздно вечером Афоня долго бродил под Андрюшиным окном, два раза поднимался на крыльцо дома и всё никак не решался пойти и сказать Андрюше, что он хочет с ним помириться. Он очень хотел мира, потому что такого друга, как Андрюша, у него никогда не было. Конечно, он был не прав, что бросил красить квартиру. Какое ему дело, кого туда поселят: Витаху Грицая или Миколку-секретаря! Это, собственно, не им дают квартиры, а их родителям за хорошую работу. А Афоня сам уважает трудящихся.