Анатолий Вершинин - Озеро Черного Дракона

Солнце поднималось все выше. Уже давно проснулись деревенские дворы и улочки. Вот двое крестьянских парней разбрасывают для просушки стог арахиса деревянными вилами. В соседнем дворе несколько ребятишек расчесывают волокно от кокосовых пальм для плетения веревок.

Неподалеку от них, сидя на траве, старик плетет похожую па огромное блюдо бамбуковую веялку.

Оживают и крестьянские поля. Кое-где на них замелькали согбенные спины земледельцев. Появились у оросительных каналов и шумные ватаги деревенских мальчишек-рыболовов. При помощи плетеных корзинок они ловко вылавливали из воды мелкую рыбешку зек, обычно заходящую сюда из реки. А кто это так быстро бежит сюда из деревни?

Железный Бамбук узнал маленькую Динь. Это она. Но почему Динь сейчас здесь, а не в Донг-Тоа, где опа обычно с матерью-вдовой стирает белье чужеземцам, убирает их комнаты, моет посуду в офицерской столовой?

Не иначе, как что-то случилось…

Железный Бамбук порывисто приподнялся, нетерпеливо всматриваясь в приближающуюся девочку.

Запыхавшаяся, возбужденная Динь еще издали крикнула:

- Железный Бамбук, где отец?

- Еще не вернулся. А зачем он тебе?

Тоненькая и большеглазая девочка легко и ловко вскарабкалась на сторожевую вышку и, порывисто дыша, бросила:

- Чужеземцы арестовали храмового сторожа Ньака!

- За что? - сразу насторожился мальчик.

- Видно, узнали о том, что на Слоновом холме спрятан рис для партизан.

Вот и хотят, наверно, выпытать у него место.

Железный Бамбук наморщил лоб, помрачнел:

- Ньак скорее язык себе откусит, чем скажет что-нибудь чужеземцам.

- Не скажет - чужеземцы сегодня или завтра сами перероют все на холме и найдут.

- А ты когда и где об этом узнала? - спросил мальчик.

Динь быстро огляделась, словно кто-то мог их здесь подслушать, и приглушенно бросила:

- Сегодня утром в офицерской столовой…

В небольшом помещении офицерской столовой сторожевого поста Донг-Тоа нечем было дышать. Выглянув во двор, повар Леже долго искал глазами Динь. Ее не было видно.

- Динь, Дннь! - закричал он своим тонким, пронзительным голосом.

Девочка откликнулась из зарослей:

- Здесь я, господин Леже!

- Куда запропастилась, черномазая?! - выходил из себя Леже.

- Да ведь вы сами послали меня за глиной.

- Брось глину и сейчас же беги сюда!

Динь в белой кофточке и коричневых домотканых штанах тут же вынырнула из зелени:

- Я слушаю вас, господин Леже.

- «Слушаю, слушаю»! - зло передразнил ее повар.- Ступай скорее, возьмись за панки! Господа офицеры жалуются на духоту. Живо!

Девочка поставила у дверей кухни корзинку с глиной, проскользнула в каморку, отгороженную от столовой циновками, и, схватив пучок бечевок от панки, потянула их на себя. Панки - легкая бамбуковая рама с матерчатыми опахалами, прикрепленная к потолку, пришла в движение и обдала сидящих в зале людей прохладным ветерком. В общий шум столовой - негромкий говор обедающих офицеров, стук ножей и вилок, звон посуды - включился монотонный скрип рамы и приглушенное шуршание матерчатых опахал.

В маленькой каморке Динь чувствовала себя сравнительно хорошо. Здесь никто на нее не покрикивал, не ругал. Пока офицеры обедали, можно было немного передохнуть. Разве это легкое подергивание бечевками сравнишь с тем, что приходится делать на кухне?! Сразу после утренней уборки помещений она вместе с матерью колола и носила дрова, чистила котлы и кастрюли, мыла посуду, чистила овощи, стирала скатерти и занавески. И все это делалось под беспрестанные окрики, ругательства повара Леже, а нередко сопровождалось и пинками.

Казалось, это должно было бы наложить на девочку отпечаток угрюмости, забитости, но не такой была подвижная, жизнерадостная Динь. Неизменно мурлыча тоненьким голосом песенки, она то носилась по двору за обреченными для кухни курами, то усердно, до блеска, начищала металлические котлы, то таскала ведрами воду. И делала она все легко и быстро, без тени недовольства и усталости на лице.

Динь особенно была рада, когда ее посылали обслуживать панки. Здесь, в каморке, девочка мгновенно преображалась. Выражение беззаботности на ее лице уступало место сосредоточенности и настороженности. Отделенная от обедающих офицеров легкими циновками, она могла слушать то, о чем они говорят между собой. Динь около двух лет училась в миссионерской школе при французском католическом монастыре и неплохо знала язык чужеземцев. Чаще всего они вели между собой пустые разговоры, но нередко в них проскальзывало и такое, что могло заинтересовать дядю Нгуена.