Сергей Голицын: Страшный Крокозавр и его дети (Повесть)

Петр Владимирович понял ехидство заданного вопроса. За счет уменьшения часов занятий они пойдут с удовольствием.

— Ну что же, в день экскурсий придется готовить уроки после ужина, — спокойно заметил он.

— При Варваре Ивановне после ужина — это было наше собственное свободное время. Кроме того, у нас кружки и пионерские дела, наконец, мы занимаемся чтением, — уверенно говорила Галя Крайнова.

— Ну а если по выходным?

— Никто не пойдет! — с апломбом ответила Галя Крайнова. — По выходным множество личных дел, да и в кино хочется. По выходным Варвара Ивановна никогда ничего не устраивала.

— А с мамой можно в Третьяковку? А зимой можно на лыжах? — робко спросила Галя Крышечкина и вскинула на Петра Владимировича свои огромные глаза. — У меня мама молоденькая и такая хорошая.

— Конечно, изыскатели пойдут и на лыжах, и в Третьяковку, да еще родителей прихватят. Ну а тюфяки, очевидно, будут дома, сидеть, — ответил Петр Владимирович.

— О чем вы говорите? Какие-то непонятные слова… — недоумевая, спросила Галя Крышечкина.

Галя Крайнова недоверчиво повернула к Петру Владимировичу свои близорукие, прищуренные глаза.

— Изыскатели — это те, которые все время ищут — на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе…

И по мере того как Петр Владимирович нарочно медленно произносил своим густым басом такие обыкновенные и одновременно такие загадочные слова, вокруг него собиралось все больше ребят.

— Расскажите, расскажите, — попросила его Галя Крышечкина. — Нам Варвара Ивановна часто рассказывала ужасно интересные истории.

— Я, возможно, вам расскажу, но при одном обязательном условии — что никто, кроме вашего шестого «Б», не должен об этом знать. Есть тайны куда интереснее, нежели все ваши секреты, вместе взятые.

Ребята зашумели, забурлили.

— Ну конечно, никому не скажем! Никому! Никому!

Резкий звонок прервал их возгласы.

— Позднее все расскажу. А сейчас уроки, уроки, — говорил Петр Владимирович. Кажется, он крепко раззадорил ребят.

Один за другим они вбегали в класс, садились за парты, громко хлопали крышками, с шумом вытаскивая и раскладывая учебники и тетради.

Петр Владимирович сел за учительский стол и спросил:

— По какому предмету вы занимались, когда мы с Верой Александровной вошли и вам помешали?

— Вы помешали нам заниматься алгеброй, — с готовностью ответила Галя Крышечкина.

Все головы наклонились, установилась тишина.

Петр Владимирович взял в руки классный журнал и принялся его изучать. Ой, сколько двоек! У кого одна, у кого две, даже три. Только у одной Гали Крайневой красовались четверки и пятерки. Ай-ай-ай, как они скверно учатся! Гораздо хуже, чем он ожидал. Особенно плохи дела были у того белоголового буки — Вовы Драчева. За последние дни он успел схватить несколько двоек.

Петр Владимирович встал и подсел к Вове.

Пример был простенький — разложение многочленов, но Вова, переписав его кривыми цифрами, низко опустил свою большую беловолосую голову и неподвижно уставился в тетрадь.

Задав мальчику два-три вопроса, Петр Владимирович убедился, что тот не знает даже азов.

— Слушай, давай так договоримся, — шепнул он, — каждый день будем выкраивать по полчаса, по часу или перед ужином, или сразу после ужина. И попытаемся подогнать математику. Хорошо?

Вова оживился, посмотрел на Петра Владимировича из-под густых белесых бровей и пробормотал шепотом:

— А Варвара Ивановна говорила, что из меня все равно никакого толку не получится.

— А может, получится, только надо очень здорово стараться, ну прямо как изыскатель.

— Как изыскатель? — переспросил Вова, видно, не понял. — А знаете, у меня и по-русски тоже никуда, — со вздохом признался он.

— И по-русскому будем заниматься, — согласился Петр Владимирович.

Вова только было хотел благодарно кивнуть головой, как вдруг раздалось на весь класс:

— Мяу-у!

И тотчас же словно плотина прорвалась. Хохотали все, хохотали громко, заразительно, без всякого стеснения.

«Спокойней, спокойней», — повторил Петр Владимирович самому себе.

Ребята хохотали, глядя на черноглазого худощавого мальчика, сидевшего в третьем ряду. Черноглазый сидел, чуть сморщив свои тонкие брови, и улыбался.

— Встать! Как твоя фамилия? — спросил Петр Владимирович. Стоя посреди класса, он до боли сжал кулаки.