Пенелопа Лайвли - Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время

— Да. Они совались во все дела. В Лэдшеме их наверняка было множество. К ним обращались потому, что тогда не было ни врачей, ни полиции и большинство людей твердо верило в магию.

Мистер Холлингс стал стирать написанное с доски. Джеймс с облегчением увидел, как послание Томаса Кемпе исчезло в облаке меловой пыли.

— В наше время мы больше склонны многое считать просто делом случая, — сказал мистер Холлингс, отряхивая тряпку. — И не стремимся непременно найти всему объяснение. Саймон, подбери, пожалуйста, бумаги, они то и дело слетают со стола. И закрой окно, сквозит. Сейчас мы более готовы принимать то, что с нами случается. Называем это судьбой или еще как-нибудь. Быть может, потому, что наши судьбы обычно благополучнее, чем были судьбы наших предков. Если бы мы жили в Лэдшеме в семнадцатом веке, мы искали бы нашим бедам таинственные объяснения. Раз тебя интересуют такие вещи, Джеймс, ты мог бы подготовить собственное отдельное сообщение на тему «Во что верили некогда люди».

— Да, — сказал едва слышно Джеймс. — Я мог бы.

К счастью, рассуждения мистера Холлингса были прерваны. Прозвенел звонок на урок, и в класс вбежали со спортивной площадки все остальные ученики. Остаток дня прошел без напоминаний о случившемся, если не считать того, что мистер Холлингс раз или два шутливо назвал Джеймса «учеником чародея», к большому смущению Джеймса и недоумению остальных.

По дороге домой Джеймс невесело задумался. На углу Лебединой улицы он сказал — не столько Саймону, сколько самому себе:

— Ну и попал бы я в беду! Мне просто повезло, что мистер Холлингс все принял за шутку.

— Да, — сказал Саймон.

Джеймс пристально посмотрел на него. Ведь Саймон уже дважды видел Томаса Кемпе в действии. Дважды. И все еще не убедился.

— Ты думаешь, что это я?

— Ну, мог быть ты…

— Так вот: это не я.

— Да, да, — сказал Саймон. — Раз так…

— Здесь что? Ты ничуть не лучше тогдашних людей, во времена колдунов. Про которых рассказал мистер Холлингс. Веришь, что все так и есть, как ты вбил себе в голову. А оно, может быть, совсем не так.

— Правда? Я и сам не рад.

— Раз большинство людей говорит, что привидений нет, ты тоже считаешь, что их нет.

— Я просто не уверен.

Они шли дальше.

— На моем месте, — с горечью сказал Джеймс, — ты очень крепко уверился бы.

— А может, не все такие, как я, — сказал Саймон. — Может, кто и верит в полтергейстов и в разных там… Даже взрослые. Только не говорят про это. Может, и твои родители тоже.

Это была новая мысль. Джеймс ухватился за нее. А может, и в самом деле? Верил же Священник, твердо и без колебаний. Когда Джеймс дошел до дома, эта мысль в нем укрепилась, и ему стало казаться, что он все время поступал не так. Быть может, с самого начала надо было рассказать родителям про Томаса Кемпе. Он вспомнил свою разгромленную комнату и как они были (мягко говоря) недовольны, а он безропотно дал себя обвинить. Не говоря уж об истории с рецептом и о прочем. Может, следовало им все объяснить. И объяснение было бы принято. А он напрасно лишил себя пудинга и карманных денег. И может, они знают, что делать с полтергейстом. Может, есть какое-нибудь совсем простое, современное и научное средство, о котором он не знает. Может, это обычное домашнее дело вроде засора канализации или мышей. Такое обычное, что о нем даже не говорят. И Джеймс совсем приободрился.

Однако он решил подождать до вечера. Сообщать что-нибудь важное — это он знал по опыту — надо не днем, когда приходят с работы, готовят обед и едят его и все, что ты пытаешься сказать, не будет услышано, потому что хлопают двери, звенит посуда и все спрашивают, куда делась газета. Он однажды проверил это. Встал посреди кухни и сказал: «Сегодня в школе я сломал ногу». А мать пустила горячую воду, поставила в раковину еще одну стопку тарелок и сказала: «Да, милый, я завтра же этим займусь». Нет, лучше подождать, пока в доме все утихнет и уляжется, пока родители расслабятся и станут более восприимчивы.

Постаравшись в течение часа помогать и отнюдь не мешать, выказав особо дружественные чувства к Эллен и участливо спросив ее, как она провела день, чтобы она не настроилась поминутно, назло, прерывать его, Джеймс влез на яблоню отдохнуть и сосредоточиться. Он взял с собой Личный Дневник и стал его заполнять; жизнь должна продолжаться, какие бы трудности у тебя ни были. В графу «КАРМАННЫЕ ДЕНЬГИ» он вписал: «Все по-прежнему. В аварийном запасе всего два леденца и одна ириска. ПОГОДА: сильный ветер и на дворе, и дома. Тараканы стали выползать раньше. Наверное, потому, что раньше темнеет. Примечание: провести над ними научный опыт. Можно ли помечать их белой краской? Нет, это будет жестоко. Остается просто тщательно наблюдать их. ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ: если возможно, побольше узнать о полтергейстах». Тут он спохватился, что пишет слишком откровенно. Если Томас Кемпе умеет писать, следовательно, умеет и читать. Джеймс зачеркнул «полтергейсты» и написал: «известно что». «Водятся ли они в других домах, если да, то как от них избавляются». Он опять передумал, зачеркнул «избавляются» и написал «как их переделывают». Это было, быть может, чрезмерной осторожностью, но нельзя вызывать у него подозрений. Джеймс перевернул страницу и продолжал писать: «Раскопать кучу мусора, выброшенного рабочими. Возможно, привлечь к этому Саймона. Запасти яблок, чтобы зимой не голодать. Позже захватить из кладовой сухарь и попробовать приручать мышей. Учить их переносить письма. Выяснить, возможно ли залезть на большой каштан на кладбище. Если да, то залезть». Джеймс закрыл дневник, поудобнее устроился в развилке дерева и погрузился в сладостную мечту. Он был первым, кто совершал восхождение на еще не открытую горную вершину между Оксфордом и Берфордом, высотой в тридцать тысяч футов над уровнем моря. Саймон тоже шел и нес кислородные приборы.