Анна Смерчек - Дневник Тишины

О своём молчании Тишина много не думала. Конечно, она ничего не знала ни о каких литературных рецептах, согласно которым ей, чтобы оставаться в нашей истории, пришлось стать необычной девочкой. Она просто чувствовала, что молчать сейчас – это правильно. И что иначе она пока не может. Психолог, ободряюще кивала кудрявой прической и уверенно говорила, что всё со временем наладится, и Тишина сама не заметит, как заговорит.

Скоро Тишина стала замечать, что, перестав говорить, она начала больше слушать. Это и понятно. Если раньше она прибегала в школу, и ей не терпелось о чем-то рассказать или спросить, то сейчас она ничего никому не собиралась говорить. Зато Тишина стала теперь видеть такие вещи, на которые раньше не обращала внимания. Например, она заметила, что сосед по парте Витя, когда отвечает у доски или просто что-то рассказывает, начинает иногда тереть левую бровь. Тишина присмотрелась к этому его движению и поняла, что он делает так, если не уверен в том, что говорит.

В дневнике она записала:

« Иногда молчать бывает интересно ».

Тишина заметила, что мама, которая теперь не была уже больше хозяйкой собственного магазинчика, а устроилась простой продавщицей в магазин «Книгоглот», в отдел, где продавали тетради и ручки, стала ходить другой походкой. Шажки её стали маленькими и иногда она зачем-то оглядывалась, словно искала что-то в своем прошлом. А ещё мама записалась на курсы бухгалтеров, чтобы получить новую профессию. Тишина написала об этом так:

«Мне хотелось бы вернуться в прошлое. Но этого нельзя сделать. Поэтому, когда случаются трудности, надо быть как мама: просто продолжать делать то, что лучше всего получается или учиться чему-то новому».

А папа стал разговаривать другими словами. Он ещё не нашел для себя новое место работы и почти всё время просиживал дома, просматривая газеты, и зависал в интернете. Раньше он иногда произносил слова: качество, сроки, партия. Теперь он тоже часто говорил о партиях. Но только не о партиях новых тетрадей или шариковых ручек, которые нужно заказать и доставить в магазин. Теперь речь шла о политических партиях. Глядя на папу, Тишина записала в своём дневнике:

«Когда я вырасту, никогда не буду говорить о политических партиях. От этого человек становится сердитым, а у всех вокруг портится настроение».

Тишина сделала и несколько открытий о школьных учителях. Например, она поняла, что Елена Васильевна, которая ведет у них русский язык и литературу, да ещё к тому же работает завучем, начинает кричать не потому, что сердится, а просто когда устаёт. Смысла в этом, конечно, не было никакого, потому что от крика она уставала ещё больше, так что потом сил у неё оставалось только, чтобы сесть за свой стол, назвать классу номер страницы и велеть читать. Со своей первой парты Тишина видела, как учительница сидит, опустив плечи и голову, и вздыхает. Вообще-то все немного побаивались строгую Елену Васильевну, но теперь Тишине иногда становилось жалко её и стыдно из-за того, что они так шумят и не хотят слушать на уроке.

В дневнике она записала: «Учителя расстраиваются, когда ругают нас или ставят плохие оценки. Сами ставят плохую оценку и сами же расстраиваются. Но не поставить не могут».

А вот их классный руководитель, учитель истории Александр Дмитриевич, наоборот, стал нравиться ей меньше. Хотя ещё полгода назад она бы ни за что не поверила, что такое может случиться. Пока все ребята на перемене болтали и бегали друг за другом, Тишина молча сидела за своей первой партой и видела, как он пишет какие-то сообщения и иногда даже звонит кому-то, ласково улыбаясь в телефон. Это что же получалось? Значит где-то там, за стенами школы, он знает кого-то ещё, кому-то так же весело говорит: «Друзья мои!», спрашивает о планах на выходные, так же внимательно слушает, чуть наклонив голову набок? «Предатель», – решила про себя Тишина. Хотя в глубине души и понимала, что неправа.

Кстати, здесь я должна на минуту остановиться и уточнить кое-что. По секрету от Александра Дмитриевича. Не знаю, как принято в твоей школе, но там, где училась Тишина, учителям часто давали прозвища. Ну, во-первых, потому, что произносить имя, а потом ещё и отчество – это слишком длинно, и тратить столько времени на перемене –просто непозволительная роскошь. Время на переменах и так бежит слишком быстро. Так что называть учителей по прозвищам намного экономнее. А во-вторых, это веселее. Так вот, я должна сказать тебе, что историка Александра Дмитриевича никто Александром Дмитриевичем в школе не называл. С первых дней работы в школе все заметили, что он начинает каждый урок со слов «друзья мои», причем произносит это обращение как-то совершенно по-особенному. Так его и стали звать: Друзья-мои. С твоего позволения, и я иногда стану так называть Александра Дмитриевича на страницах этой книги. Ну вот, теперь ты догадываешься уже, что ему в нашей истории предстоит сыграть какую-то роль. Но какую – я пока тебе не скажу.