Соня Ергенова - Волны на стене. Часть вторая. Тринадцатилетние

Несмотря на это, мама недолюбливала Киру и Глашу за производимый ими шум, громкие голоса и смех. Войдя в комнату, она немедленно выдворила Киру и Глашу из квартиры, как всегда, ругаясь на проходной двор и невоспитанных детей.

Полина попыталась снова заснуть, но день предвещал столько радости, что Полина лежала и смотрела, как за окном зарождается самый счастливый день в ее жизни.

Теперь от радости не осталось и следа. Полина не слушала лекцию по журналистике, а под столом набирала по очереди то Кире, то Глаше. Телефон Киры по-прежнему был выключен, а у Глаши раздавались гудки, гудки, длинные гудки. После лекции в телефоне наконец раздался бодрый голос Глаши:

– Салют, Полина! Прости, что не отвечала. Мы были в кино.

Полина побледнела от страха: «Неужели они не знают?»

В пустынном сквере дворца, где они договорились встретиться, Полина прислонилась к стволу дуба и рвала в руках оранжевый лист. На новые сапожки падали оранжевые ошметки. Как странно, думала Полина, что еще накануне самой большой проблемой было выбрать сапожки. Ей понравились замшевые, походившие по фактуре и цвету на ее плюшевого медведя.

Вдали показались Кира и Глаша. В одинаковых мешковатых толстовках ярко-оранжевого цвета. Как два осенних листа. Ребята передавали друг другу бутылку молока и жевали багет. Полина взволнованно всматривалась в их силуэты. Они шли, не торопясь, в надвинутых на лица кепках.

– Хочешь молока? – предложила Глаша, как ни в чем не бывало.

– Мы три фильма на халяву посмотрели, – беспечно сообщил Кира, скинув черный рюкзак с надписью «Не прислоняться» на скамейку и усаживаясь на ее спинку. – На первый сеанс зашли с выхода! А в конце фильма выходишь в вестибюль будто в туалет и теряешься в толпе зрителей на следующий сеанс, – рассказывал Кира, ухмыляясь их находчивости. – Билеты ведь не на входе в зал проверят, а раньше, перед вестибюлем, представь.

– Что ты киснешь, Полина? – спросила Глаша, улыбнувшись. – Боишься признаться Михееву, что втюрилась в него по уши? Давай я признаюсь вместо тебя?

– Нет, признайся ему сегодня, в самолёте по пути в Париж, – предложил Кира. – Тогда Михеев не сможет от тебя сбежать.

Глаша рассмеялась. Кира лишь слегка хмыкнул, отхлебнул молока и отвернулся в сторону гудящего Невского. Потом спрыгнул со скамейки, подобрал три каштана и принялся ими жонглировать.

Последнее время Кира жонглировал всем, что попадалось под руку. Даже на уроке на радость одноклассникам. Но теперь каштаны разлетались в разные стороны, не желая слушаться Киру. Полина молча подняла их с земли и подала другу.

– Перед журналистикой я встретила Михеева, – наконец, сказала она, – и он мне сказал… Он мне сказал…, – прошептала Полина и сжалась от страха.

– Знаю, что тебе сказал носатый, – признался Кира, запустил каштанами в дерево и добавил хмуро:

– От его заботы пришлось выключить телефон.

Полина смотрела на Киру широко распахнутыми глазами. Кира улыбнулся от ее растерянного вида.

– Не заморачивайся, Полина. Езжай в Париж и повеселись за всех нас.

– А мы не пропадем, – уверенно заявила Глаша, доедая багет, – погуляем по Невскому и вернемся в Лисофанже.

Париж мелькал перед глазами Полины за окном автобуса – невыносимо близко и катастрофически далеко одновременно. Точь-в точь как Михеев.

Пантеон, Елисейские поля, Эйфелева башня, Лувр – уместились в один суматошный, утомительный, скучный от долгих экскурсий день. За все время Полина не вспоминала ни о Кире, ни о Глаше, ни о Лисофанже.

Под вечер шумная толпа школьников – одноклассников Полины, старшеклассников и французов – выгрузились из автобуса на Монмартре. Прохладный влажный воздух осеннего Парижа бодро встречал ребят.

– Монмартр, Монмартр, Монмартр… – тараторил как скороговорку Чугунов, гогоча от того, как заплетается язык.

«Где мы были до этого? Только время тратили зря…» – решила Полина, любуясь мокрым асфальтом, в котором отражались вывески и яркие огни. Машины шуршали опавшей листвой. Высокие раскидистые платаны величественно размахивали ветвями посреди бульвара Клиши. Новые запахи, новые лица. Всё кругом дурманило и манило.

У автобуса продолжалась суета: Месье французов призывал беречь сумки и оставлять их в автобусе, Инна Марковна громко кудахтала и пересчитывала по головам. Их первая учительница была чрезвычайно взволнована случайно выпавшей на ее долю поездкой и ответственно относилась к дисциплине бывших учеников.